Оглавление:
Международная премия основателю и директору Московской школы политических исследований Елене Немировской
Семинар
Тема номера
Концепция
Дискуссия
-
Ренессанс социального дарвинизма
-
Общественное мнение и демократия
-
Количество качества. Сколько граждан России нуждается в свободе слова?
Свобода и культура
Личный опыт
Идеи и понятия
Горизонты понимания
Nota Bene
Наш анонс
№ 2 (37) 2006
Суверенитет

Происхождение концепции
В настоящее время в политической науке отмечается довольно резкий рост интереса к понятию «суверенитет». При этом особое внимание исследователей привлекают такие проблемы, как место сосредоточения и носители суверенитета, критерии суверенного государства, а также современные вызовы традиционной идее суверенитета, которые, возможно, скоро потребуют (или уже требуют) серьезного пересмотра привычных подходов к этому понятию.
Родоначальником концепции суверенитета считается французский политический философ и теоретик права XVI века Жан Боден (1530 — 1596). Его идеи оказали исключительное влияние на европейскую политическую теорию и практику. Разработка им концепции суверенитета была вызвана актуальными потребностями того времени: бесконечные религиозные войны поставили Францию на грань полного хаоса, что вынудило Бодена приступить к поиску источника общественного порядка и устойчивости политического режима. Такой источник он находит в суверенитете, а предложенная им трактовка последнего явилась ориентиром политической трансформации Европы Нового времени. Именно на основе предложенной Боденом теории на континенте начала оформляться система суверенных государств-наций, получившая окончательное закрепление после заключения Вестфальского мирного договора 1648 года, завершившего Тридцатилетнюю войну в Европе.
В классической работе «Шесть книг о государстве» (1572) Боден определяет суверенитет как абсолютную и постоянную власть государства над своими гражданами и подданными. Суверенитет, согласно воззрениям этого мыслителя, постоянен, един, неделим, абсолютен и самодостаточен. Он не требует согласия тех, над кем осуществляется, так что граждане или подданные в равной мере должны подчиняться любому правителю-суверену, даже если таковой является деспотом или тираном. Первоисточником суверенитета выступает Божественное провидение, а в практическом плане суверенитет предполагает независимость государства от внешних авторитетов (например, Папы Римского или императора Священной Римской империи) и набор функций, обеспечивающих эту независимость: исключительное право издавать законы, решать вопросы войны и мира, творить суд, наказывать и миловать, собирать налоги и пр. По мысли Бодена, носитель суверенитета не связан законами, которые он сам создает.
В рассматриваемой теории суверенитет являлся сущностным признаком государства, которое Боден определял как правовое управление многими семьями, ибо семья — основание государства. В зависимости от того, где сосредоточивался суверенитет, Боден различал такие формы государственного устройства, как монархия («власть одного»}, аристократия «власть меныпинства») и демократия («власть болыпинства»). Вполне в духе своего времени наилучшей формой устройства французский мыслитель считал монархию.
Отметим, что наряду с представлением о централизованном и статичном государстве, отстаиваемом Боденом, в Европе XVI столетия существовала и альтернативная концепция, которую выдвинул немецкий политический мыслитель Иоганн Алтузий (1557 — 1638). В данном случае государство представлялось выстроенным «снизу», а не «сверху», как у Бодена, — в виде «амальгамы» основанных на согласии политических ассоциаций, политической системы, где дисперсия власти происходит как функционально, так и территориально. Однако эта теория имела в описываемую эпоху весьма ограниченное распространение. Лишь позже идея делимости суверенитета получила теоретическое обоснование и политическое оформление в федеративной модели Соединенных Штатов Америки.
Суверенное государствокак политико-территориальный идеал
Подъем и расцвет системы суверенных государств-наций в Западной Европе обычно объясняется важнейшими экономическими и социальными изменениями, которые стали решающими и для организации политической жизни. Эта система начала оформляться в период, когда правители приобретали все большую способность контролировать свои территории. С развитием новой конфигурации конкретизировались и организующие ее принципы, причем один из важнейших заключался в том, что главенствующая роль в решении социальных, экономических и политических вопросов принадлежит тому, кто контролирует территориальные единицы, составляющие систему. Понятие суверенитета стало ключевым для выражения этой идеи. Именно оно оформляло становление отдельных, независимых друг от друга территориальных единиц, которые выступили основными строительными блоками социальной и политической жизни.
Реализация выдвинутой Боденом концепции суверенитета происходила постепенно. Лишь после подписания Вестфальского мира в Европе утвердился такой политико-территориальный порядок, базовыми структурами которого стали оформляющиеся абсолютистские государства, а также принцип «чья страна, того и вера». Что касается периода, предшествовавшего Вестфальскому миру, то он характеризовался глубокими трансформациями территориальных структур в Западной Европе. Благодаря трудам Бодена во второй половине XVI века определился новый подход к территории как политической категории — идея о том, что правитель государства обладает абсолютной властью над своим доменом. Работы Бодена вдохновили других исследователей, в частности, голландского юриста и политического деятеля Гуго Гроция (1583 — 1645), описавшего и обосновавшего территориальный порядок, в котором государства оказывались свободными от внешнего контроля. Впрочем, независимое государство не было единственной территориальной моделью Европы XVII столетия; важную роль в данный период продолжала играть Священная Римская империя, в рамках которой сосуществовали конфедерации, герцогства, графства, вольные города. Однако с течением времени именно независимое территориальное государство становилось все более важной частью концептуализации Европы. Вестфальский мир оказался первой ступенью оформления системы суверенных государств, поскольку составившие его договоры предусматривали соглашение о признании политической автономии территориальных единиц, входивших в Священную Римскую империю.
Период, наступивший после Вестфальского мира, был отмечен относительной стабильностью; усиливалась интеграция территорий (в частности, через начавшееся создание национальных рынков) и складывались интересы территориальных государств как независимых целостностей. Постепенно суверенно-территориальная модель стала единственно возможной формой организации политической жизни. После завершения Тридцатилетней войны одной из приоритетных задач стало поддержание баланса сил между государствами, причем конкретной манифестацией этого явилась разработка формальных правовых принципов, регулирующих вопросы войны и мира. Таким образом, в Европе начало складываться международное сообщество и, соответственно, не только внутреннее, но и внешнее измерение суверенитета. Возрастающая способность правителей контролировать собственные домены стала важнейшим политико-географическим сюжетом XVII — начала XVIII столетия, а крупные вестфальские государства превращались в доминирующие центры силы.
Однако новый порядок стал размываться уже в середине XVII века. К этому моменту многие мелкие и мельчайшие государства Европы были поглощены своими соседями: их правители не сумели эффективно реализовать принципы суверенитета. Крупные политии, в свою очередь, создавали мощные армии, разветвленные управленческие машины и хорошо интегрированные национальные рынки, при этом постоянно конкурируя между собой. Таким образом, укреплялось внутреннее измерение территориального суверенитета, в то время как внешнее, основанное на балансе сил, напротив, ослаблялось. В итоге к XIX веку наполеоновская Франция поставила под вопрос саму идею общеевропейской системы суверенных территориальных государств. В стремлении создать новую, небывалую прежде империю Наполеон (1769 — 1821) подчинил себе существенную часть Европы, однако даже в апогее его господства некоторые ключевые атрибуты суверенитета по-прежнему сохраняли свое значение.
Наполеоновский период оказался относительно кратким отклонением от вестфальских норм, а после поражения Наполеона участники Венского конгресса 1814 — 1815 годов восстановили на континенте систему юридически суверенных государств. Уважение суверенитета во внутреннем и внешнем его измерении оказалось главным условием сохранения существующего территориального порядка. Действительно, на протяжении нескольких десятилетий решения, принятые в Вене, «замораживали» любые значительные преобразования политической карты Европы. Однако в долгосрочной перспективе им так и не удалось сдержать подъем новых политических и социальных сил, вылившийся в объединительные движения в Германии и Италии.
Важнейшим феноменом XIX столетия явилось становление национализма — доктрины, объединяющей воедино людей и территорию, на которой они проживают. Если до пришествия национализма суверенитет воплощался в правителе, контролирующем свою территорию, то теперь его главным воплощением выступала нация, а политические территории сделались «отражением» наций. Вопрос об очертаниях политической карты Европы в очередной раз приобрел ключевое значение с окончанием Первой мировой войны: конструируя после поражения Германии и Австро-Венгрии новый политико-территориальный порядок, державы-победительницы стремились сохранить прежнее отношение к суверенному территориальному идеалу. Альтернативный подход тогда был просто невозможен: единственным отклонением от принятого идеала оказалась Лига Наций (1919 — 1946), но ее деятельность имела маргинальное значение. Версальская система, закрепившая в 1919 году итоги Первой мировой войны, была выстроена фактически на вестфальском фундаменте и базировалась на принципе национального самоопределения: Еще одна попытка перекроить карту Европы исходя из имперских принципов, предпринятая нацистской Германией в 1939 — 1945 годах, в ходе Второй мировой войны, оказалась, так же как и наполеоновская, безуспешной, и к середине ХХ века состоятельность системы суверенных территориальных государств вновь получила подтверждение. Территориальное государство сохранило свою силу, а политическая карта Европы, основу которой оно составило, образовала «несущую конструкцию» современного политического устройства. Суверенитет сделался практически синонимом территориального государства.
Основные концепции суверенитета
Важным вкладом в разработку наследия Бодена стала концепция правового суверенитета, в середине XIX столетия выдвинутая английским правоведом Джоном Остином (1790 — 1859). Он полагал, что все законы являются своего рода «повелениями» суверена, обязательными для исполнения, поскольку в случае их игнорирования суверен имеет право на насилие. При этом никакая внешняя сила не располагает реальными возможностями влиять на суверенную власть: следствием этого положения оказался, в частности, вывод о том, что международные законы невозможны, поскольку отсутствует суверен, который мог бы обеспечить их исполнение. Доктрина правового суверенитета была крайне влиятельной в XIX веке, но со временем ее начали подвергать все более острой критике за отождествление правовых полномочий и политической власти, а также за апологию абсолютизма.
Демократический взгляд на проблему суверенитета проявился в работах английского философа Джона Локка (1632 — 1704), который утверждал, что источником суверенитета выступает не государство, но народ. Естественно, «народ» в понимании Локка был довольно узким понятием, ибо к нему причислялись преимущественно землевладельцы, заинтересованные в ограничении абсолютизма. Тем не менее здесь уже присутствует демократическое по духу положение о том, что народ обладает властью по праву, и именно ему предстоит принимать решения относительно формы этой власти. Таким образом, наряду с концепциями государственного и правового суверенитета вполне можно говорить о концепции народного суверенитета. Наиболее законченное развитие ей придал французский просветитель Жан-Жак Руссо (1712 — 1778).
Отметим, что взаимоотношения между различными концепциями суверенитета были и остаются довольно сложными. Народный суверенитет, противопоставляя и разделяя народ и государство, не всегда сочетается с суверенитетом государственным. Однако он способен и усиливать государство, если последнее претендует на воплощение воли народа; в данном случае власть государства легитимируется и, соответственно, усиливается аргументами обеих концепций. Подобная комбинация может придать государству новое качество, наделяя его народным государственным суверенитетом. В предельном случае речь может идти о полном единстве народа и государства, которое не нуждается в специальных институтах народного представительства, то есть о тоталитарных политических режимах.
Положение о том, что государство представляет нацию, является определяющим принципом, который организует политическую жизнь в ХХ и в начале XXI столетия. Поскольку национализм превратился в доминирующий и мобилизующий фактор XIX и ХХ столетий, становится очевидным, что государства, которые достигли максимальной эффективности в эксплуатации национальных чувств, приобрели дополнительные источники силы, в то время как не освоившие этот навык, напротив, ослабели. Соединение народного государственного суверенитета с идеей нации привело к формулированию концепции национального суверенитета. Здесь, однако, возникает вопрос о том, в каких отношениях друг с другом состоят концепции народного и национального суверенитета и может ли вообще концепция национального суверенитета иметь демократическое содержание. Отвечая на него, сторонники либеральной идеи заявляют, что это вполне возможно, если политический режим государства отвечает критериям демократии.
Суверeниmemв федераmuвных nолumиях
Вестфальская система суверенных государств являлась, безусловно, доминирующей с точки зрения территориальной организации политической власти. Однако эта система не была универсальной: на ее периферии складывались политические образования другого характера, наиболее известными из которых стали Ганзейский союз, Швейцарская конфедерация, Священная Римская империя, Соединенные Штаты Америки на раннем этапе их истории. С точки зрения неординарного подхода к суверенитету наибольший интерес представляет именно политическая система США в период между окончательным оформлением союза (1781 — 1789) и Гражданской войной (1861 — 1865). Она получила название «филадельфийской», а ее институты были задуманы таким образом, чтобы избежать воспроизведения политической среды европейского типа, которая считалась излишне централизованной и крайне коррумпированной. В отличие от европейского, американский политический порядок базировался на изначально центральной роли суверенитета народа, а не монархического и абсолютистского государства.
Одним из следствий этого базисного подхода стало оформление динамичного и множественного взгляда на суверенитет. Он провозглашался делимым; это означает, что политическая власть может (и в демократической политической системе должна) осуществляться не единственным, а несколькими различными институтами, каждый из которых относительно автономен. И в теории, и на практике суверенитет может располагаться в различных точках политической системы, и в зависимости от его местоположения образуются различные уровни реализации власти. Для федеративной политии актуальна концепция разделенного суверенитета (shared sovereignty), в рамках которой власть территориально распределена между разными уровнями, но между ними при этом существуют явные сферы пересечения. Государство же в целом сохраняет суверенитет по отношению к внешнему миру.
В «филадельфийской» системе, таким образом, отсутствовал единый суверен; его функции были разделены между федеральным уровнем и штатами, образующими союз. Федеральное правительство обладало существенными политическими полномочиями во многих функциональных областях, однако не имело «окончательной» власти для того, чтобы отдавать приказы штатам. Суверенитет принадлежал народу и отправлялся по поручению народа государством, однако происходило это не только на федеральном, но и на региональном уровне. Именно на таких основах построена американская модель федерализма, которую называют «дуальной. (или «дуалистической»). Согласно этой модели, оба уровня в федерации — как федеральный, так и региональный — опираются на собственные источники легитимации власти и полномочий, причем каждый властный уровень обладает значительной автономией. Иными словами, в подлинно федеральной системе каждая «властная площадка» располагает суверенитетом в собственной сфере ответственности, поскольку полномочия, которые она осуществляет, не делегировались ей другой «властной площадкой».
Современные проблемы традиционных концепций суверенитета
Наиболее серьезным вызовом для традиционных трактовок суверенитета являются так называемые глобальные проблемы; их невозможно решить, оставаясь в рамках национального государства и, кроме того, они затрагивают подавляющее большинство стран мира. К глобальным проблемам относятся предотвращение войны и поддержание мира, обеспечение стабильности сырьевых и финансовых рынков, преодоление экологических стрессов, ограничение роста числа беженцев, а также противостояние терроризму. Каждая из этих проблем заставляет пересматривать привычное отношение к суверенитету; взаимодействуя в глобальном мире, государства, причем как большие, так и малые, отказываются от безусловности собственного суверенитета, уступая, делегируя, дробя его.
Далее, на карте мира множится число стран, которые не в состоянии реализовать собственный суверенитет, то есть обеспечить защиту своих граждан и установить эффективный контроль над собственной территорией. К таковым относятся расположенные в основном в Африке «несостоявшиеся» и «кризисные» государства, в которых фактически нет центральной власти, предельно обострены межэтнические противоречия, отсутствует устойчивый контроль центральных правительств над территорией страны. Суверенитет подобных стран фиктивен, он не поддается реализации и потому не может в полном объеме уважаться другими государствами. Многочисленные примеры международного вмешательства во внутренние дела таких государств говорят о том, что традиционные теории суверенитета в упомянутых случаях просто не работают.
Итак, процессы глобализации подталкивают исследователей к пересмотру теоретических воззрений на суверенитет: он больше не рассматривается как нечто тотальное, окончательное, монолитное. Суверенитет уже не является абсолютной ценностью, более того, «корзина» суверенитета, наличествующего в государстве, может быть наполненной в разной степени — все зависит от конкретного случая. Когда государство не справляется со своими обязанностями, оно теряет права суверена внутри собственных границ. Если государство не в состоянии обеспечивать элементарные права граждан, и это приобретает массовый характер, оно утрачивает и внешнее измерение суверенитета, то есть международное признание. В подобных случаях практически неизбежно ограниченное или полномасштабное вмешательство извне, ибо глобальные средства массовой информации сегодня не позволяют правительствам скрывать внутренние проблемы. Традиционный суверенитет постепенно теряет свою субстанцию, а дальнейшее ограничение национального суверенитета превращается в устойчивую тенденцию.
Серьезнейший вызов национальному суверенитету представляет собой региональная интеграция, особенно там, где речь идет о действительно глубоких интеграционных процессах, как, например, в Европейском союзе (ЕС). Разумеется, если понимать под суверенитетом окончательную власть над определенной территорией, то совершенно ясно, что такая власть неизменно остается в пре делах государств-членов. Ибо, поскольку Союз не располагает правом на легитимное насилие, окончательное решение, например, о выходе из состава этого объединения навсегда резервируется за гражданами того или иного демократического государства-члена. (Конечно, другое дело, что до сих пор подобная ситуация не была реализована, но теоретически она не исключена.) Далее, ЕС не обладает в полной мере ни одним из признаков традиционного суверенитета. Безусловно, определенные области находятся в компетенции Союза как такового, однако в некоторых сферах (например, в общей внешней и оборонной политике) решения по-прежнему принимаются межгосударственным методом, так что решающее слово и здесь остается за государствами-членами. Даже территория — наиболее очевидный признак суверенитета — не является для этого объединения бесспорной. Так, официально в ЕС входят 25 государств, однако территория, охватывающая экономический и валютный союз (наивысшее достижение европейской интеграции), географически гораздо меньше. Таким образом, ЕС вынужден отказаться от принципа универсальности: он предусматривает гибкие пересекающиеся территориальные объединения, причем эта особенность — «изменяющаяся геометрия» — станет, по-видимому, еще более заметна в будущем.
Традиционная европейская концепция суверенитета в основе своей унитарна, то есть суверенитет, согласно ей, категорически неделим, и поэтому она неприменима к Союзу как многоуровневой системе. Европейским реалиям ближе концепция плюралистического суверенитета, которую в ХХ столетии разрабатывали политологи Гуго Пройс (1860 — 1925) и Гарольд Ласки (1893 — 1950) и согласно которой суверенитет в каждом обществе принадлежит различным политическим, экономическим, социальным и конфессиональным группам, не располагаясь постоянно в одном месте, но перемещаясь от одной группы (или совокупности групп) к другой. Наиболее радикальные сторонники плюралистического подхода к суверенитету идут еще дальше, утверждая, что государство — лишь один из примеров социальной солидарности, и оно не располагает никакой особой властью по сравнению с другими структурами общества.
Вместе с тем не следует думать, что понятие «суверенитет» ныне полностью исключено из европейского интеграционного дискурса. Размышления о применимости (или неприменимости) концепции суверенитета к крайне сложному, уникальному случаю Европейского союза могут оказаться продуктивными, если говорить о «передаче» или «уступке» части суверенитета национального государства в пользу наднациональной системы. Фактически мы имеем дело с делимостью суверенитета между национальным и наднациональным уровнями. Передавая политическую власть в определенных областях, европейские государства тем самым отказываются от части своего суверенитета. Благодаря этому обстоятельству ЕС представляет собой новую фазу эволюции политико-территориальной структуры современных обществ, в отношении которой концепты прежних этапов, к каковым относится, в частности, и суверенитет территориального государства, должны использоваться с крайне серьезными оговорками.
Литература
Категории политической науки. Под ред. А.Ю. Мельвиля. — М: РОССПЭН, 2002.
Киселева АВ., Нестеренко АВ. Теория федерализма. — М.: МГУ, 2002.
Палиенко Н.И. Суверенитет: историческое развитие идеи суверенитета и ее правовое значение. — Ярославль, 1903.
Hinsley F.Н. Sovereignty. — Cambridge: Cambridge University Press, 1986.
James А. Sovereign Statehood: The Basis of International Society. — London: Allen and Unwin, 1986.
Biersteker Т. and Weber S. (eds.). State Sovereignty as Social Construct. — Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
Newman М. Democracy, Sovereignty and the Еиrоpеtаn Union. — London: Hurst, 1997.
Ansell С. and Palma G. di (eds.). Restructuring Territoriality: Europe and the United States Compared. — Cambridge:
Cambridge University Press, 2004.
ИринаБусыгина, АндрейЗахаров
