Общая тетрадь

№ 2 (37) 2006

Количество качества. Сколько граждан России нуждается в свободе слова?

«Влияние средства массовой информа­ции в России неуклонно снижается. Массовые СМИ (прежде всего имеет­ся в виду, конечно, телевидение, и лишь затем — газеты) превращаются в отрасль индустрии шоу-бизнеса. Жур­налистика почти умерла, а там, где еще теплится, стра­дает от малых тиражей: пять тысяч экземпляров в про­винции, сто тысяч — в Москве ... О каком влиянии мож­но говорить при таких тиражах?!..»

Подобные траурные заклинания можно услышать по­всюду, где говорят о российской прессе. В строгом соответствии с традицией с них началась и очередная в этом году Всероссийская конференция «СМИ и общество», проводимая по инициативе Союза журналистов России и Фонда развития информационной политики. Мы по­теряли влияние, потому что лишились тиражей, а тира­жей лишились оттого, что газета перестала быть госу­дарственным делом, начав обслуживать интересы от­ дельных «кланов», понимай — партий, ФПГ, отдельных социальных групп ... Так говорят функционеры Союза журналистов, так часто говорят и обыкновенные журна­листы, особенно старшего поколения.

Так что же случилось с нашими тиражами?

Журналисты — народ зажиточный, путешествуют преимущественно самолетами. Именно поэтому, коллеги, для нас несложно проделать один эксперимент. Он даже не отнимет у наблюдателя много времени — от силы часа три. Прошу вас, посетите Павелецкий вокзал. Взгляните внимательно на содержимое газетного киоска. На луч­ших местах вы увидите издания типа «Мир криминала», на местах похуже — собрания кроссвордов и анекдотов. «Комсомолка» сиротливо притулилась где-то сбоку, ни одной другой общественно-политической газеты не вид­но вовсе.

Спуститесь вниз, не пожалейте 120 рублей, прокатитесь на скоростном поезде до аэропорта «Домодедово». Пря­мо при входе в здание аэровокзала подойдите к прилавку с характерной вывеской «Хорошие новости». Кроссвор­ды есть и здесь, правда их еще придется поискать. На по­четных местах — «Коммерсантъ» и «Эксперт», «Про­филь» и «Русский Ньюсвик». Не обижена оппозицион­ная «Новая газета». «Комсомолка», правда, опять сбоку — здешняя публика предпочитает чтение «потяжелее». Самолетами летают относительно богатые. Поездами ез­дят сравнительно бедные. Чтение газет — развлечение для обеспеченных. В точности по Марксу: вначале удовлетворение материальных потребностей. Это с одной стороны. С другой — чтение газет, стоящих такого названия, — необхо­димый элемент жизни людей социально активных, экономически самостоятель­ных, обязанных постоянно принимать решения. Собственно, без газет, то есть без умения их читать, отделять факты от комментариев и вырабатывать собствен­ное мнение по поводу прочитанного, не вырабатывается навык работы с инфор­мацией, а без такого навыка нет совре­менного человека.

Современных людей — сразу много — мы видим в аэропортах. Сразу много, да, но насколько много? Сколько в России чита­телей «качественной прессы», без разли­чия политических пристрастий? Выступая в Московской школе политических иссле­дований, Юрий Левада называл цифру — около 3 миллионов человек. В Москве и в провинции. Читателей «Огонька» и «Рос­сийской газеты», а заодно «Самарского обозрения» и саратовского «Времени» — чиновников, бизнесменов, некоммерчес­ких активистов и т.д. — 3 миллиона. Из более ста миллионов взрослых российских граждан. Два процента.

Два процента людей, умеющих работать с информацией, принимать решения на ос­нове анализа фактов. Два процента на всех колумнистов, репортеров, политиче­ских и экономических комментаторов ... Профессиональное журналистское, экс­пертное, политическое сообщество не устает плакать о свободе слова. Больше всего слез достается телевидению и той же «Комсомолке» с ее миллионным тира­жом и «массовым» в самом скверном зна­чении этого слова читателем. В массово­сти все и дело.

Для двух процентов желающих читать и не скупящихся покупать — свобода слова есть. Никуда не делись ни «Эксперт», ни «Новая», ни «Завтра», ни «Литературка». А из них никуда не делись ни дискуссии о путях развития страны, ни репортажи из регионов, ни оппозиционность. До сво­боды слова очень просто дотянуться — дойти до газетного киоска (совсем не обязательно в «Домодедово»), купить, ос­тановиться и почитать. То есть стоит приложить минимальное усилие и свобода слова с тобой. Возможностью сделать это усилие пользуются ... Ну, пусть приве­денная выше оценка пессимистична. Пусть нас не два, а четыре или, страшно вымолвить, пусть даже восемь процен­тов. Суммировав все тиражи, предполо­жив, что каждую серьезную газету читает по три человека и каждый из них читает только одну газету, хотя ничто не мешает почитать «Известия» сразу после «Ком­мерсанта», больше точно не получим. Ос­тальные граждане возможностью полу­чать информацию, соответственно, не пользуются. Они включают ТВ — без сво­боды слова, зато с высокобюджетными сериалами и шоу «Фабрика звезд».

Они сами его включают. Некому и неза­чем их к этому принуждать. А мы спуска­емся в киоск за вечерней газетой. Также без принуждения.

Мы живем в стране, население которой раскололось на две, мягко говоря, нерав­ные части. Индекс Джини, показываю­щий разницу доходов богатых и бедных, у нас зашкалил за 14. Говорят, это ужасно. Количество нуждающихся в свободе сло­ва и имеющих ее, то есть каждый раз при­кладывающих усилия, чтобы получить доступ к информации, меньше количест­ва ни в какой свободе слова не нуждаю­щихся во сколько раз? В сорок?

Пропасть между богатыми и бедными мож­но преодолеть хотя бы теоретически. Мед­ленно и странными путями, но средний класс формируется, покупает с каждым го­дом все больше автомобилей, квартир, музыкальных центров. Но не газет. Не журна­лов. Не актуального слова. Пропасть между нами и «illitterati» увеличивается.

Это проблема социальная в самом широ­ком смысле слова. Проблема неготовно­сти и нежелания людей становиться са­мостоятельными. Проблема обретения современной культуры. Ее нельзя решить только через повышение благосостоя­ния. Свобода слова на самом деле в наи­меньшей степени есть свобода средств массовой информации. Свобода слова есть достояние свободных людей. Лю­дей, которые хотят быть свободными. Граждан. И пока таких людей всего не­сколько процентов — настоящей свободы быть не может.