Общая тетрадь

№ 31 (4) 2004

Бизнес и власть

Три момента, на мой взгляд, определяют, взаимоотношения власти и бизнеса.

Первый — это трансформация собствен­ности. Как она происходит? Путем внеэкономического перераспределения и инсти­туциональной коррупции или благодаря созданию гражданского общества, когда политическая власть ограничена правами собственности? Второй мо­мент — государство и бизнес. Какое государство? Ласково грабящее или эффективно взаимодействующее с бизне­сом? Можем ли мы говорить о социальной ответственнос­ти бизнеса, о частно-государственном партнерстве? И,на­конец, третий момент — разграничение управления собст­венностью и самой собственности как таковой.

Прежде чем перейти к их рассмотрению, зададимся вопро­сом: что мы реально построили? С формальной точки зре­ния, у нас есть все признаки рынка. Частная собственность есть? Есть. Конкуренция? Есть. Законодательство, регла­ментирующее хозяйственную деятельность? Есть. Но если мы спросим себя, чувствуем ли мы, что живем действитель­но в конкурентной, эффективной рыночной экономике, я думаю, большинство ответит: «нет, не чувствуем». И то же самое относится к признакам демократии, институты кото­рой формально существуют, но, мягко говоря, не работают. Как профессиональный экономист я убежден, что именно экономика во многом определяет происходящее в общест­венной жизни. А общественная жизнь влияет на развитие экономики.

Напомню в этой связи слова Шекспира из «Макбета» о том, что дурно начатое крепчает злом. Все, что сейчас про­исходит, во многом, конечно, является последствием ре­шений, принятых в середине девяностых годов. Ведь если бы мы имели в то время действительно контролируемую систему перераспределения собственности, то, например, не было бы залоговых аукционов. Но как развивались со­бытия, когда решалась их судьба? Большинство в Думе (включая депутатов, избранных по одномандатным окру­гам, то есть она была по-настоящему представительной) настаивало на принятии законов, регламентирующих при­ватизацию крупнейших стратегических объектов, на том, чтобы сделки проводились через парламент. Это был первый случай, когда Госдума сразу в трех чтениях проголосовала за то, чтобы приватизация происходила по закону, а не по указам президента (что, кстати, противоречило Конституции). Думу поддержал и Совет Федерации. И, тем не менее, накануне выборов 1995 года власть отдала свои активы практически без конкурса, нарушив тем самым важнейшие положения рыночной экономики. Со 2 ноября по 28 декабря 1995 года прошло пятнад­цать аукционов, на которых крупнейшие предприя­тия были проданы за бесценок. Фундаментальные положения рыночной экономики о равном доступе к продаваемому ресурсу и равных условиях при определении цены оказались проигнорированы.

Каждый собственник прекрасно понимает, что полученная за бесценок собст­венность, в обход конкурентов, — всегда риск. Что фактически мы и наблюда­ем сегодня, когда смена политической власти и изменившиеся правила игры ставят под сомнение такое ее приобретение. В результате из страны вывозят­ся капиталы, поскольку собственник, естественно, стремится в этой ситуации сохранить свою собственность и не думает о том, например, чтобы обновлять основные фонды.

Я согласен с теми, кто считает, что рынок — это не свободное ценообразова­ние. Рынок — это когда доход идет на увеличение стоимости, на инвестиции, то есть когда происходит прирост стоимости как частных активов, так и наци­онального богатства в целом. А у нас? Народ недоволен олигархами, потому что не может простить им приватизацию и смириться с тем, что в стране за несколько лет появились мультимиллиардеры. Такого в нормальной экономи­ке не бывает. Но народ относится отрицательно и к попыткам силовиков пе­рераспределить собственность. Потому что ни те, ни другие реально не заботятся о росте его благосостояния, о качестве жизни. Мне вспоминается в этой связи замечание лауреата Нобелевской премии Джо Стиглица, бывшего глав­ного экономиста Всемирного банка: в России, по его словам, возникла немыс­лимая с точки зрения классической теории ситуация, когда уменьшение вало­вого внутреннего продукта привело к увеличению коэффициента Джинни, или, иначе говоря, к увеличению расслоения в обществе. Такую ситуацию ни­ как нельзя назвать созданием конкурентных рыночных условий.

Возникает вопрос: что можно и нужно предпринять для реальной защиты ча­стной собственности? Мы давно говорим, что пора на каких-то условиях объ­явить амнистию, подвести черту. Согласиться с тем, что есть, и начать жить по правилам, опираясь на общественное согласие относительно тех прав соб­ственности, которые фактически уже сложились, и, отдавая отчет в том, что именно собственность способна ограничивать политическое давление на об­щество. При этом идет речь, конечно, не о десятке крупных бизнесменов, а о миллионах мелких и средних производителей.

Не так давно Счетная палата объявила о проведенном анализе итогов прива­тизации. В Москву приглашали крупнейших экономистов; Джо Стиглиц и другие западные эксперты обсуждали проблему легитимизации собственности. Предлагались достаточно здравые идеи, начиная с разового налога и кон­чая компенсацией недополученных доходов, причем это должно касаться всего бизнеса. Если общество считает, что нужен, допустим, разовый налог, — необходимо решить, куда пойдут эти деньги. Если в создаваемый фонд, который выпустит облигации и бесплатно распределит их среди населения, то ими можно будет оплачивать образование, здравоохранение и т.д. Но для этого нужно обеспечить прозрачность бизнеса и повыше­ние собираемости налогов, поскольку от них зависят, в первую очередь, ре­альные доходы государства и гражданина. Тут неприемлемы разовые меры по отношению к отдельным компаниям и к отдельным представителям биз­нес-сообщества.

Судя по всему, власть выбрала иной путь, что отнюдь не прибавило доверия к России. Хотя, как это ни парадоксально, инвестиции в страну все-таки идут. Почему и куда? Это еще один ключевой вопрос с точки зрения того, какую экономику мы построили. Инвестиции идут в сырьевую отрасль. Ситуация в Ираке сегодня работает на Россию. Но это ли нам нужно? Как мы расходуем доходы, получаемые от инвестиций, от скачкообразного роста цен на энер­гоносители? Есть ли у нашего правительства реальная государственная поли­тика? Мы не создали, например как в Норвегии, нефтяной фонд, который, будучи передан под управление национального банка, работает на рынке инвестиций, что создает условия для промышленного роста в стране. Мы не со­здали схему, подобную той, что существовала на Аляске, когда каждый жи­тель получал ежегодно определенную сумму денег. Мы не создали пока ниче­го. Практически наши деньги сегодня не работают. У государства нет полити­ки, связанной с перетоком дополнительных доходов. Я уже не говорю об инвестициях в обрабатывающие отрасли, которые создают максимальную добавленную стоимость и максимальный доход для государства, — этим тоже никто не занимается.

Что такое социальная ответственность, социальное партнерство? Отрадно видеть, когда крупные и не очень крупные российские компании помогают развитию регионов, направляя часть своих доходов на решение социальных проблем, на благотворительность. Но ведь это не инвестиции. Это всего лишь разовая помощь. А частно-государственное партнерство? Многие востребо­ванные обществом отрасли явно находятся сегодня на грани вымирания. По­тому что ни один государственный чиновник фактически ни за что ни перед кем не отвечает.

Между тем еще со времен Адама Смита задача государства состоит в том, что­бы способствовать общественному благу. Куда должно, исходя из этой задачи, оно, прежде всего, вкладывать свои средства, чтобы в числе прочего поддержи­вать и эффективный бизнес? В образование, хотя это не дает, разумеется, бы­строй отдачи. Однако известно, что социальная эффективность таких вложе­ний, говоря в терминах экономики, выше, чем финансовая отдача, так как тем самым создается основа для развития бизнеса и, соответственно, увеличения его доходности, а значит, и пополнения бюджета. А что происходит у нас? Ми­нистр образования заявляет, что нужно готовиться к переходу в основном к платному частному образованию. Но кто обеспечит такое образование? Что это даст с точки зрения, например, повышения квалификации рабочей силы? Учитывая, что образование неадекватно тому спросу, который существует на рынке, не соответствует требованию эффективного развития экономики.

Мне импонирует модель, которая применяется сегодня в Великобритании. Там бюджетные средства могут быть израсходованы через частные структуры для удовлетворения общественных нужд. А мы обсуждаем, больше или меньше нужно налогов, каким должен быть бюджет. Тогда как проблема в том, куда ин­вестировать уже имеющиеся средства и как обеспечить общественный кон­троль над инвестициями.

Ответом на эту проблему могла бы стать, в частности, тендерная, конкурсная си­стема распределения заказов. Но еще в середине 90-х годов мы создали экономи­ческий источник институциональной коррупции. И пока он существует, я ду­маю, бессмысленно говорить об эффективности бюджетных расходов. Потому что все знают, как формируются условия тендеров в России, как подаются заяв­ки на участие в них и подводятся итоги при отсутствии публичного контроля.

Теперь что касается разделения функций собственности и управления. Здесь мы тоже встречаемся с целым рядом парадоксов. Наш государственный сек­тор экономики с точки зрения управления крайне неэффективен. Государство лишь по статусу является собственником, реально оно не владеет своими ак­тивами и не получает дохода. Ситуация, которая и является источником кор­рупции. Не влияет оно и на принятие ключевых решений, в том числе в круп­нейших корпорациях со своим участием, и длительное время не получало до­хода от своей доли капитала. Так же как не влияет и на инвестиционные про­граммы и не получало доходы от огромного количества (порядка десяти тысяч) государственных унитарных предприятий на федеральном уровне. На региональном уровне их еще больше.

Что делать государству со своими активами? Продолжать их продавать или ос­тавлять себе? Выход в том, чтобы на всех уровнях — федеральном, региональ­ном и муниципальном — вначале прийти к согласию, определить, кто какие функции выполняет. А после этого следует определить объекты, находящиеся в собственности, — с учетом общественных задач, которые на основании за­крепленных активов должны выполнять соответствующие уровни власти. Всему остальному надлежит «уйти в рынок». Поскольку государство не способ­но эффективно управлять, нужно максимально приватизировать то, что не служит выполнению государственных функций.

Можно ли говорить, что существует понимание, как это делать? Этому надо учиться. Необходимо учиться зарабатывать на активах доходы. Если у государ­ства есть потребность в реальном управлении, делать это следует иначе. Мож­но подумать, например, как эффективно использовать доходы от той же при­ватизации. Длительное время они шли на текущее потребление («проеда­лись») или на погашение внешней задолженности. В этих случаях деньги не работают, не создают дополнительного дохода, в отличие, скажем, от инвес­тиций в образование и в инфраструктуру. Вспомним, например, к какому бур­ному экономическому росту привела в свое время программа строительства дорог в США...

Публичный контроль над использованием активов необходим на всех уров­нях. Почему в частных компаниях возможна нормальная организация конкур­сов и тендеров? Потому что важнейшим параметром для них является при­рост стоимости за счет сокращения издержек в результате внутреннего кон­троля, без которого не может эффективно работать ни одна компания. Имен­но благодаря такому контролю выстраивается ее менеджмент, и за него компания отчитывается перед акционерами.

С точки зрения формирования бюджета в государстве и в бизнесе работают одни и те же механизмы. Начало всему — инвестиции, которые должны быть обоснованы: на что их тратить. Речь идет не просто о правомерности расхо­дования бюджетных средств, а об эффективности расходов. Но чтобы по­нять, эффективны расходы или нет, необходимо определить и общественно согласовать параметры эффективности. Вкладывать можно в образование, строительство дорог, другое производство, необходимое региону. Но обязательно должен быть общественный контроль.

И последнее. К сожалению, то, что мы видим сегодня в политической жизни, не может не настораживать.

Власти хотят законодательно закрепить монополию фактически одной пар­тии, игнорируя печальный опыт прошлого. Несмотря на то, что у «Единой России» нет ни внятной социальной платформы, ни целей, которые объеди­няли бы людей. Она не является реальным лидером. А когда и в регионах пар­ламентские выборы будут проходить практически по спискам, согласованным сверху, то придется забыть и об эффективном бюджете, и о контроле, а глав­ное — об эффективном расходовании бюджетных средств.

Но чтобы не заканчивать на такой печальной ноте, добавлю, что приватиза­ция 1994 — 1995 годов имела все же и положительные последствия. Российский бизнес, что бы о нем ни говорили, стал ответственнее, начался процесс кон­солидации активов. Связано это с тем, что когда, например, холдинг выстав­лялся в то время на продажу, он зачастую оказывался «пустышкой»: В дочер­них компаниях его капиталы уже были распределены. И бизнесу приходилось предпринимать различного рода ухищрения, чтобы вернуть их, завладеть совокупными активами. Сегодня этот процесс консолидации активов, переход на единую акцию, формирование юридических лиц, которые аккумулируют активы, продолжается. Их владельцы регистрируются уже не где-нибудь в оф­шорных зонах, а в российских регионах. Постепенно это позволит сделать бо­лее прозрачными ценообразование, взаимоотношения внутри компаний с точки зрения налогообложения, повысит так называемую эффективную став­ку налогообложения. Но каким образом государство будет распределять свои доходы, как обеспечит открытый и публичный контроль над ними, остается неясным.

Государство должно принять какие-то решения, прежде всего в области про­мышленной политики. Мы не можем рассчитывать, что ситуация с высокими ценами на рынке энергоносителей продлится достаточно долго. Все может измениться. Поэтому важно определить, где мы находимся и что следует ре­ально предпринять в части подтверждения прав собственности, чтобы дви­гаться дальше, в том числе и в сфере формирования гражданского общества. Я уверен, что легитимная частная собственность поставит пределы многому из того, что, к сожалению, делают наши политики сегодня.