Оглавление:
К читателю
Семинар
Тема номера
-
Метаморфозы российской политии
-
Политическая коммуникация и модели публичной сферы
-
О культуре толерантности в России
Концепция
Дискуссия
-
Борьба с религиозным экстремизмом как шанс возрождения российской демократии
-
Конституционные преобразования в современных демократиях
-
Пресса и демократия
Дух законов
Наш анонс
Свобода и культура
Новые практики и институты
Личный опыт
Идеи и понятия
Горизонты понимания
Nota bene
№ 31 (4) 2004
Александр Нольде. М.М. Сперанский?*

Жизнь и труды Сперанского послужили темой многочисленных исследований. С его деятельностью встречается всякий, кто задумывается над основными вопросами государственного развития России в XIX веке. Связанные с его именем конституционные проекты, оставшиеся неосуществленными, коснулись предметов, к которым наша общественная мысль всегда обращалась с неослабевающим интересом. Трудно назвать другого русского государственного деятеля начала XIX века, который оставил после себя такое богатое наследие, как Сперанский.
От судьбы Сперанский получил удел любимца богов, счастье, открывшее широкий простор для приложения дарований, и невзгоды, вызывающие сочувствие и интерес потомства. Слава его деяний усилена и окружена сиянием крупных исторических событий, к которым он был причастен, но эта слава создана им самим, его трудами и талантами. Если Россия XVIII века может гордиться великим ученым. благодаря личным дарованиям проложившим себе пути высшему служению науке, то в начале Х1Х века таким же самородком, на других поприщах, был Сперанский.
План преобразования считался документом в высшей степени секретным. Оригинал его, то есть окончательный проект, еще в начале 1812 года находился в кабинете императора. Сперанский, указывавший на это в своем первом письме к Александру из ссылки (из Нижнего, в марте 1812 г.) не мог бы знать об этом, если бы к плану иногда не обращались еще в 1812 году. Французский перевод был сообщен принцу Ольденбургскому, а в кабинете самого Сперанского сохранились бумаги, в описи представленные «в собственные Его Императорского Величества руки» (пункт 9), озаглавленные «Проект уложения государственных законов в Российской Империи о державной власти, о правилах избрания Императора, ежели бы линия законных наследников пресеклась и пр.». Нет указаний на то, чтобы записка эта в полном объеме поступила на обсуждение какого-либо совещания, специально для этой цели образованного, или была сообщена кому-либо на заключение. С ней, вероятно, были ознакомлены только отдельные, очень немногие лица по прямому выбору Александра, и с их стороны могли быть высказаны различные замечания, до нас не дошедшие. Но записка содержала конспект реформ, и для осуществления их надлежало установить их последовательность и постепенность. Сперанский советовал, как видно из других документов, не терять времени и действовать без всякой торопливости, открывать установления не прежде, как все образование его будет изготовлено, и переход от настоящих учреждений к новым устроить так, чтобы он казался самым простым и естественным, «чтоб новые установления казались возникающими из прежних, чтобы ничего не отваживать и иметь всегда способы остановиться, ежели бы, паче чаяния, встретились к новому какие-либо непреоборимые препятствия».
Вторым по очереди предметом, которого должно было коснуться преобразование, была реформа министерств. Она была связана с переустройством Совета. Выше уже показано, что Сперанский признавал существовавший порядок неудовлетворительным. Проект нового устройства был разработан им самолично; за время службы в министерстве внутренних дел он убедился в деловом несовершенстве существовавшего тогда переходного порядка от коллегиального к единоличному управлению, который зафиксирован в учреждении министерств 1802 года.
Уже в июле 1803 года министр внутренних дел Кочубей представил государю доклад, содержащий оценку работы новых ведомств, и несомненно доклад был написан Сперанским. Министр стоял далеко от работы своего ведомства; работа по существу производилась в коллегиальных учреждениях, а «департамент», числившийся в каждом министерстве, был только органом сношения с учреждениями, подведомственными министру, и не был органом управления. Отсюда проистекала медленность делопроизводства, множество форм, недостаток ответственности у подчиненных исполнителей. Для осуществления полного преобразования всего государственного механизма требовалось прежде всего отлить и отделать отдельные части будущей машины, а сборка их должна была произойти впоследствии, когда все разрозненное могло стать на свое место и вся машина завертелась бы полным ходом.
Реформа министерств распадалась на две части. Прежде всего, устанавливался круг ведомства каждого из них, то есть государственные дела распределялись по этим ведомствам; затем надлежало создать общее учреждение министерств, то есть определить их управление, состав, порядок производства дел, пределы власти и т.п. Соответствующие проекты были разработаны при самом деятельном участии Сперанского и поступили на рассмотрение особого Комитета, состоявшего из председателей Государственного совета и его департаментов.
Распределение дел по министерствам было построено на том начале, что исполнительный порядок есть приведение в действие закона, и разделение управления должно быть такое же, как и разделение законов. Пять главных функций государства различал Сперанский: а) внешние сношения, чему соответствовало министерство иностранных дел; б) устройство внешней безопасности — министерства военное и морское; в) публичная экономия, то есть народная промышленность и финансы, чему соответствовали министерства внутренних дел и финансов; д) устройство внутренней безопасности — министерство полиции; е) устройство и надзор суда — министерство юстиции. Кроме того, в особые управления были выделены дела народного просвещения, иностранных исповеданий, почтовые и путей сообщения, особняком стоял контроль.
Разделение государственных дел было обнародовано в манифесте 25 июля 1810 года. Год спустя было издано общее учреждение министерств (манифест 25 июня 1811 г.), проект которого обсуждался и в Комитете, и в Государственном совете и прошел, в общем гладко. Замечания «председателей» были весьма малосодержательны и несущественны; в Совете также не было произведено крупных перемен. Больше прений вызывали проекты учреждений отдельных министерств, которые изготовлялись отдельными ведомствами и затем исправлялись Сперанским по замечаниям Комитета. Таких сношений с министрами было у него немало, и, должно быть, они доставляли ему много хлопот. «Здесь каждый министр, — писал он потом Александру из Перми, — считая вверенное ему министерство за пожалованную деревню, старался наполнить ее и людьми, и деньгами. Тот, кто прикасался к сей собственности, был явный иллюминат и предатель государства, — и это был я. Мне одному противу осьми сильных надлежало вести сию тяжбу. У одного министра финансов <Гурьева>, не говоря о других, убавлены целые два департамента и сверх того несколько отделений и таким образом уменьшены штаты ежегодно более ста тысяч рублей». Приходилось многое переделывать в проектах — «можно ли сего достигнуть, не прослыв душителем всякого добра, человеком опасным и злонамеренным».
Дело двигалось медленно, так что одновременно с общим учреждением были обнародованы частные только для министерств финансов и полиции. Сперанский прекрасно знал, что не было разницы между положением министерств в 1811 и в 1813 году, когда он писал свое оправдание, знал он также, что конституция России не была дарована и что, следовательно, в ряде государственных установлений они занимают совсем не то место, которое для них предназначается.
От этого пострадали, прежде всего, основные идеи, столь определенно проводимые в плане Сперанского «идея законности» и идея политической свободы. Было создано новое и более совершенное, чем прежнее, орудие для верховной власти, которая осталась такою же полновластною, какою и была раньше. По учреждению 1811 года каждое министерство представляет собою как бы пирамиду, во главе которой поставлен министр; ему предоставлена некоторая распорядительная власть, и по всем делам своего ведомства он, и только он, сносится с высшими властями. Обратно, прямо и непосредственно через него эта высшая власть может действовать на все дела его ведомства; воздействием на вершину приводилась в движение вся пирамида, самое слабое давление на вершину отражалось и на ее дне.
Для успешного производства дел ведомство делится на департаменты, которые дробятся, в свою очередь, на более мелкие подразделения, и министр имеет дело с одним, ему прямо подчиненным лицом, а начальник среднего ранга — с еще более малым чиновником. Одним словом, каждое «дело», каждая «бумага» проходила путь, по крайней мере в теории, простой и быстрый; с точки зрения бюрократической, каждое дело, попадая в руки мелкого чиновника, «усовершенствовалось» по мере обработки и в наиболее совершенном виде доходило до главы ведомства и от него шло дальше. Всегда можно было найти «ответственное» перед своим начальством лицо, всегда можно было на него воздействовать; прежние, столь искусно использованные прикрытия, за которыми прятались прежние приказные, вроде коллегий и присутствий, были устранены. При министерствах, правда, сохранились совещательные учреждения, советы и т.п., но роль их была строго ограниченная, и компетенция тоже.
«Министерство», в смысле суммы исполнителей, было послушным орудием в руках своего главы, — иным оно и не должно быть, эта мысль проходит через все частности и детали устройства, а цель их, «чтобы доставить законам скорое и точное исполнение», должна была обеспечиваться ответственным положением этого главы. По плану преобразования надзор осуществлялся Государственной думой.
Многое можно было бы приводить за и против такой постановки министерской власти в общем плане преобразования, можно предлагать различные коррективы для обеспечения законности ее действия в целом и деятельности от дельных министерств как ведомств, но здесь важно напомнить, что та форма, в которую практически вылилось это детище Сперанского, не выражает основной его мысли и что построение такого бюрократического механизма, несомненно искусное, произошло при обстановке, на которую он не рассчитывал.
А затем жизнь взяла свое, Сенат не был преобразован; Комитет министров, по плану Сперанского подлежавший совершенному упразднению, напротив, приобрел еще большее влияние. Благодаря этому создалась ширма, отгораживавшая монарха от других установлений, также не бесполезных для охранения, хотя бы и в скромных размерах, начала законности. В Комитете министров, говоря словами декабриста Батенькова, «как на большой дороге толпились все неустройства, беспорядки и несправедливости», «ничего не можно было придумать к прикрытию всех беспорядков перед государем и к обнажению его одного лица перед народом». Мелкие сошки сумели сделать себе новые лазейки из новых материалов, которые они, конечно, разыскали в учреждении министерств, и бюрократический порядок, столь искусно задуманный Сперанским, в этих опытных руках получил совсем не то направление, ради которого был устроен. А еще позднее, в конце царствования Александра, Аракчеев заслонил собою все, и Совет, и Комитет министров, да и всех отдельных министров, если не считать министра иностранных дел и финансов. Коротко говоря, вследствие незаконченности преобразования, на практике получилось как раз то, чего хотел избежать Сперанский, сочиняя свой план; правление самодержавное было облегчено внешними формами закона, в существе его осталось то же пространство, как раньше, и, пожалуй, даже еще большая сила; оно сделалось, если можно так выразиться, еще интенсивнее, оттого что получило более усовершенствованные орудия. К истинному нашему несчастию, страшное орудие угнетения, выкованное военной диктатурой посреди хаоса революции, водворено в стране, где в течение веков народ работал над созданием ничем неограниченной верховной власти и где — вот тут только ошибся Кавелин — по самому составу общественных элементов политические социальные перевороты невозможны. Но следует признать, что в существе своем всякое усовершенствование государственного управления в монархии абсолютной практически должно приводить к усилению, может быть и временному, самовластия, и что в частности возможность такого исхода чувствовал сам Сперанский, но вовсе его не желал; это случилось, но против его воли.