Общая тетрадь

№ 31 (4) 2004

Александр Нольде. М.М. Сперанский?*

Жизнь и труды Сперанского послужили темой многочисленных исследований. С его де­ятельностью встречается всякий, кто задумывается над основными вопросами госу­дарственного развития России в XIX веке. Связанные с его именем конституционные проекты, оставшиеся неосуществленными, коснулись предметов, к которым наша об­щественная мысль всегда обращалась с неослабевающим интересом. Трудно назвать другого русского государственного деятеля начала XIX века, который оставил после се­бя такое богатое наследие, как Сперанский.

От судьбы Сперанский получил удел любимца богов, счастье, открывшее широкий про­стор для приложения дарований, и невзгоды, вызывающие сочувствие и интерес потомства. Слава его деяний усилена и окружена сиянием крупных исторических событий, к которым он был причастен, но эта слава создана им самим, его трудами и та­лантами. Если Россия XVIII века может гордиться великим ученым. благодаря лич­ным дарованиям проложившим себе пути высшему служению науке, то в начале Х1Х века таким же самородком, на других поприщах, был Сперанский.

План преобразования считался документом в высшей степени секретным. Оригинал его, то есть окончательный проект, еще в начале 1812 года находил­ся в кабинете императора. Сперанский, указывавший на это в своем первом письме к Александру из ссылки (из Нижнего, в марте 1812 г.) не мог бы знать об этом, если бы к плану иногда не обращались еще в 1812 году. Французский перевод был сообщен принцу Ольденбургскому, а в кабинете самого Сперанс­кого сохранились бумаги, в описи представленные «в собственные Его Импе­раторского Величества руки» (пункт 9), озаглавленные «Проект уложения го­сударственных законов в Российской Империи о державной власти, о прави­лах избрания Императора, ежели бы линия законных наследников пресеклась и пр.». Нет указаний на то, чтобы записка эта в полном объеме поступила на об­суждение какого-либо совещания, специально для этой цели образованного, или была сообщена кому-либо на заключение. С ней, вероятно, были ознаком­лены только отдельные, очень немногие лица по прямому выбору Александра, и с их стороны могли быть высказаны различные замечания, до нас не дошед­шие. Но записка содержала конспект реформ, и для осуществления их надле­жало установить их последовательность и постепенность. Сперанский совето­вал, как видно из других документов, не терять времени и действовать без вся­кой торопливости, открывать установления не прежде, как все образование его будет изготовлено, и переход от настоящих учреждений к новым устроить так, чтобы он казался самым простым и естественным, «чтоб новые установле­ния казались возникающими из прежних, чтобы ничего не отваживать и иметь всегда способы остановиться, ежели бы, паче чаяния, встретились к новому ка­кие-либо непреоборимые препятствия».

Вторым по очереди предметом, которого должно было коснуться преобразо­вание, была реформа министерств. Она была связана с переустройством Со­вета. Выше уже показано, что Сперанский признавал существовавший поря­док неудовлетворительным. Проект нового устройства был разработан им са­молично; за время службы в министерстве внутренних дел он убедился в дело­вом несовершенстве существовавшего тогда переходного порядка от коллегиального к единоличному управлению, который зафиксирован в уч­реждении министерств 1802 года.

Уже в июле 1803 года министр внутренних дел Кочубей представил государю доклад, содержащий оценку работы новых ведомств, и несомненно доклад был написан Сперанским. Министр стоял далеко от работы своего ведомства; работа по существу производилась в коллегиальных учреждениях, а «департа­мент», числившийся в каждом министерстве, был только органом сношения с учреждениями, подведомственными министру, и не был органом управления. Отсюда проистекала медленность делопроизводства, множество форм, недос­таток ответственности у подчиненных исполнителей. Для осуществления полного преобразования всего государственного механизма требовалось прежде всего отлить и отделать отдельные части будущей машины, а сборка их должна была произойти впоследствии, когда все разрозненное могло стать на свое место и вся машина завертелась бы полным ходом.

Реформа министерств распадалась на две части. Прежде всего, устанавливался круг ведомства каждого из них, то есть государственные дела распределялись по этим ведомствам; затем надлежало создать общее учреждение министерств, то есть определить их управление, состав, порядок производства дел, пределы власти и т.п. Соответствующие проекты были разработаны при самом деятель­ном участии Сперанского и поступили на рассмотрение особого Комитета, сос­тоявшего из председателей Государственного совета и его департаментов.

Распределение дел по министерствам было построено на том начале, что ис­полнительный порядок есть приведение в действие закона, и разделение управ­ления должно быть такое же, как и разделение законов. Пять главных функций государства различал Сперанский: а) внешние сношения, чему соответствовало министерство иностранных дел; б) устройство внешней безопасности — минис­терства военное и морское; в) публичная экономия, то есть народная промыш­ленность и финансы, чему соответствовали министерства внутренних дел и фи­нансов; д) устройство внутренней безопасности — министерство полиции; е) устройство и надзор суда — министерство юстиции. Кроме того, в особые управ­ления были выделены дела народного просвещения, иностранных исповеда­ний, почтовые и путей сообщения, особняком стоял контроль.

Разделение государственных дел было обнародовано в манифесте 25 июля 1810 года. Год спустя было издано общее учреждение министерств (манифест 25 ию­ня 1811 г.), проект которого обсуждался и в Комитете, и в Государственном совете и прошел, в общем гладко. Замечания «председателей» были весьма малосо­держательны и несущественны; в Совете также не было произведено крупных перемен. Больше прений вызывали проекты учреждений отдельных минис­терств, которые изготовлялись отдельными ведомствами и затем исправлялись Сперанским по замечаниям Комитета. Таких сношений с министрами было у него немало, и, должно быть, они доставляли ему много хлопот. «Здесь каждый министр, — писал он потом Александру из Перми, — считая вверенное ему ми­нистерство за пожалованную деревню, старался наполнить ее и людьми, и день­гами. Тот, кто прикасался к сей собственности, был явный иллюминат и преда­тель государства, — и это был я. Мне одному противу осьми сильных надлежало вести сию тяжбу. У одного министра финансов <Гурьева>, не говоря о других, убавлены целые два департамента и сверх того несколько отделений и таким об­разом уменьшены штаты ежегодно более ста тысяч рублей». Приходилось мно­гое переделывать в проектах — «можно ли сего достигнуть, не прослыв душите­лем всякого добра, человеком опасным и злонамеренным».

Дело двигалось медленно, так что одновременно с общим учреждением были об­народованы частные только для министерств финансов и полиции. Сперанский прекрасно знал, что не было разницы между положением министерств в 1811 и в 1813 году, когда он писал свое оправдание, знал он также, что конституция Рос­сии не была дарована и что, следовательно, в ряде государственных установле­ний они занимают совсем не то место, которое для них предназначается.

От этого пострадали, прежде всего, основные идеи, столь определенно прово­димые в плане Сперанского «идея законности» и идея политической свободы. Было создано новое и более совершенное, чем прежнее, орудие для верхов­ной власти, которая осталась такою же полновластною, какою и была раньше. По учреждению 1811 года каждое министерство представляет собою как бы пирамиду, во главе которой поставлен министр; ему предоставлена некоторая распорядительная власть, и по всем делам своего ведомства он, и только он, сносится с высшими властями. Обратно, прямо и непосредственно через не­го эта высшая власть может действовать на все дела его ведомства; воздей­ствием на вершину приводилась в движение вся пирамида, самое слабое дав­ление на вершину отражалось и на ее дне.

Для успешного производства дел ведомство делится на департаменты, которые дробятся, в свою очередь, на более мелкие подразделения, и министр имеет де­ло с одним, ему прямо подчиненным лицом, а начальник среднего ранга — с еще более малым чиновником. Одним словом, каждое «дело», каждая «бумага» про­ходила путь, по крайней мере в теории, простой и быстрый; с точки зрения бю­рократической, каждое дело, попадая в руки мелкого чиновника, «усовершенствовалось» по мере обработки и в наиболее совершенном виде доходило до главы ведомства и от него шло дальше. Всегда можно было найти «ответствен­ное» перед своим начальством лицо, всегда можно было на него воздейство­вать; прежние, столь искусно использованные прикрытия, за которыми прята­лись прежние приказные, вроде коллегий и присутствий, были устранены. При министерствах, правда, сохранились совещательные учреждения, советы и т.п., но роль их была строго ограниченная, и компетенция тоже.

«Министерство», в смысле суммы исполнителей, было послушным орудием в руках своего главы, — иным оно и не должно быть, эта мысль проходит через все частности и детали устройства, а цель их, «чтобы доставить законам ско­рое и точное исполнение», должна была обеспечиваться ответственным поло­жением этого главы. По плану преобразования надзор осуществлялся Государ­ственной думой.

Многое можно было бы приводить за и против такой постановки министер­ской власти в общем плане преобразования, можно предлагать различные кор­рективы для обеспечения законности ее действия в целом и деятельности от­ дельных министерств как ведомств, но здесь важно напомнить, что та форма, в которую практически вылилось это детище Сперанского, не выражает основ­ной его мысли и что построение такого бюрократического механизма, несом­ненно искусное, произошло при обстановке, на которую он не рассчитывал.

А затем жизнь взяла свое, Сенат не был преобразован; Комитет министров, по плану Сперанского подлежавший совершенному упразднению, напротив, приобрел еще большее влияние. Благодаря этому создалась ширма, отгоражи­вавшая монарха от других установлений, также не бесполезных для охране­ния, хотя бы и в скромных размерах, начала законности. В Комитете минист­ров, говоря словами декабриста Батенькова, «как на большой дороге толпи­лись все неустройства, беспорядки и несправедливости», «ничего не можно было придумать к прикрытию всех беспорядков перед государем и к обнаже­нию его одного лица перед народом». Мелкие сошки сумели сделать себе новые лазейки из новых материалов, которые они, конечно, разыскали в учреж­дении министерств, и бюрократический порядок, столь искусно задуманный Сперанским, в этих опытных руках получил совсем не то направление, ради которого был устроен. А еще позднее, в конце царствования Александра, Аракчеев заслонил собою все, и Совет, и Комитет министров, да и всех от­дельных министров, если не считать министра иностранных дел и финансов. Коротко говоря, вследствие незаконченности преобразования, на практике по­лучилось как раз то, чего хотел избежать Сперанский, сочиняя свой план; прав­ление самодержавное было облегчено внешними формами закона, в существе его осталось то же пространство, как раньше, и, пожалуй, даже еще большая си­ла; оно сделалось, если можно так выразиться, еще интенсивнее, оттого что по­лучило более усовершенствованные орудия. К истинному нашему несчастию, страшное орудие угнетения, выкованное военной диктатурой посреди хаоса ре­волюции, водворено в стране, где в течение веков народ работал над созданием ничем неограниченной верховной власти и где — вот тут только ошибся Каве­лин — по самому составу общественных элементов политические социальные перевороты невозможны. Но следует признать, что в существе своем всякое усовершенствование государственного управления в монархии абсолютной практически должно приводить к усилению, может быть и временному, са­мовластия, и что в частности возможность такого исхода чувствовал сам Спера­нский, но вовсе его не желал; это случилось, но против его воли.