Оглавление:
К читателю
Семинар
Тема номера
XXI век: вызовы и угрозы
-
СНГ"2: Непризнанные государства на постсоветском пространстве
-
Национальные меньшинства, рынок и демократия*
-
Государство и частные интересы в глобальном мире
Концепция
Дискуссия
-
Почему президент делает это...
-
Свобода слова и корпоративная этика
-
Взаимодействие СМИ и правительства в Великобритании
Наш анонс
-
Уильям М. Джонстон. Австрийский Ренессанс. Интеллектуальная и социальная история Австро-Венгрии 1848 — 1938 гг. Перевод с английского.
-
Юрий Гиренко. Новая русская революция. Опыты политического осмысления.
Новые практики и институты
Личный опыт
Идеи и понятия
Горизонты понимания
Nota bene
№ 32 (1) 2005
Проблема самоцензуры*

Мне всегда была интересна тема стереотипов телевизионщиков и их невидимой самоцензуры. Эта проблемная область тем более интересна, что телевидение в широком смысле практически выведено из сферы профессионального анализа. Что меня очень удивляет — ведь оно является одним из самых важных институтов современного общества, участвует в формировании и управлении всеми значимыми процессами, от социальных до моральных. Никто не занимается серьезным анализом медиа, кроме нескольких замечательных девушек, работающих в больших газетах и публикующих скорее свои личные журналистские впечатления по поводу, скажем, исчезновения с экранов Шустера, перехода Парфенова на работу в «Русский Ньюзуик» или успеха очередной «Фабрики звезд — 5».
Телевидение необходимо рассматривать в связи с разными жизненными средами. Например, его влияние на развитие экономики, на состояние национальной безопасности или на переход к «обществу знаний». Все понимают, что к тридцатому году двадцать первого века наиболее значимым для нашей страны будет не наличие нефти и газа, а качество инновационных, креативных продуктов, виртуальных услуг... Это только одно из направлений, которое необходимо рассматривать уже сегодня.
Телевидение — это основной «силовик», один из главных инструментов управления современным обществом. При этом экономику изучают в сотнях вузах, десятках центров, в каждом уважающем себя банке есть занимающиеся этим аналитики. Но мы ничего не знаем реально о телевидении! Как оно устроено, как функционирует? Как здесь создается контент и как он воспринимается разными сообществами? Каково воздействие программ, ток-шоу, кино, гигантского количества криминальных выпусков и так далее? Что такое рейтинг? Что такое телевизионная режиссура? Есть ли здесь цензура редакторов? Заказ? Что это за мистификации, которыми пользуются топ-менеджеры каналов, утверждая, что предложение следует за спросом? Ведь они современные люди и прекрасно понимают, что такое экономика виртуальных продуктов. Что предложение давно определяет спрос. Почему в одних ситуациях мы используем понятие «пропаганда», а в других негласно отказываемся от него?
Я с большим трудом ищу специалистов, которые могли бы анализировать, например, проблемы современных ток-шоу, или формирования сетки вещания, или инсценированного документального кино на ТВ — ведь оно давно уже не документальное, а придуманное, отрежиссированное, постановочное.
Почему нет заказчиков на профессиональный анализ СМИ, на медиа-критику, на медиа-мышление? Почему здесь нет статистики, нет социологических исследований? На основании чего топ-менеджеры каналов берутся утверждать: «Мы отражаем жизнь»? В этой сфере бытуют устаревшие представления, в первую очередь, о функциях телевидения. Как правило, во время любых профессиональных дискуссий их называют три: информация; просвещение, которого очень мало; и развлечение, которого очень много. Но телевидение ведь не исчерпывается этим! Самое важное, на мой взгляд, то, что оно формирует представление о реальности миллионов людей! Да собственно, подавляющего большинства. По данным социологов, каждый человек сегодня проводит примерно до четырех часов в день у телевизора. У нас 140 миллионов из 145 имеют к нему доступ — то есть в семье, домохозяйстве есть телевизор. Это гигантский резервуар времени, усилий, внимания и денег. В 2004 году рекламные бюджеты ТВ преодолели планку в два миллиарда долларов — это уже серьезные деньги. По некоторым подсчетам, через два-три года рекламный бюджет только на телевидении достигнет 3,5 — 4 миллиардов долларов.
Это гигантская, быстро развивающаяся индустрия, во многом определившая суть, многие достижения и поражения революции девяностых годов в России. Конечно, телевидение — это не только информация, это «картины мира», системы ценностей и представлений миллионов людей, это совмещение первой и второй реальностей — эмпирической и придуманной авторами. Благодаря определенным интеллектуальным и эмоциональным технологиям люди через механизм идентификации переводятся в эту вторую реальность и пребывают там — в сериале, в спектакле, в фильме.
Именно телевидение совмещает обе реальности. Сегодня для многих, если события не было в «ящике» — его не было и в реальности.
Приведу простой и показательный пример — историю с подлодкой «Курск». Мы все шесть суток переживали каждую секунду этой трагедии (как и трагедии «Норд-Оста» и трагедии в Беслане). Переживали шесть суток — потому что там все время были телекамеры. На подлодке «Курск» погибли 114 человек. Через месяц был сбит вертолет в Ханкале, где погибли 118 человек, тоже почти все офицеры. Сходная с «Курском» ситуация, но мы так ее не переживали потому, что в Ханкале не было телекамер. Страна, можно сказать, не заметила этой трагедии! Нет камер, нет картинки — нет события.
Это касается и ценностной системы, и эмоционального мира, и этических переживаний, поведенческих моделей — всего того, что ученые называют культурными матрицами. Они печатаются каждым нашим действием каждую минуту.
В прошлом году игровые фильмы, сериалы, документальное кино и мультики составляли на федеральных каналах в основных сетях 56 процентов всего эфира, включая круглосуточный (исследование ведется по десяти основным телекомпаниям нашей страны). И все это продукция, придуманная сценаристами. Происходит помещение человека в эту, уже третью, реальность, в которой вымысел неотделим от реальных событий.
Мне кажется неправильным, неперспективным и даже опасным следующее заблуждение: телевизионщики только отражают реальность, а не активно участвуют в ее формировании. Второе заблуждение: будто наши авторы существуют исключительно в условиях цензурных ограничений: Кремля, ретивых губернаторов, бизнеса, разного рода кланов и т.п.
Вот с этим я хотел бы поспорить. Мне кажется, что если бы мы делали контент-анализ телесюжетов, который сейчас никем не проводится, то многое бы поняли. Повестка дня, к примеру, в современном обществе тотально формируется: и через формулы умолчания, и через формулы сообщения, и через формулы интерпретации. Вне интерпретации сообщение вообще, на мой взгляд, не существует.
Я был позавчера на заседании правительства, посвященном проблемам определения стратегических направлений развития культуры до 2010 года. А потом увидел, как СМИ подали это обсуждение. Казалось бы — выступил министр культуры, ну так дайте слово и двум-трем его оппонентам, пусть они сообщат о своих исследованиях, представят свои предложения. Ничего этого не было. Я не видел разночтений в новостных выпусках — только в аналитических программах, количество которых, как вы знаете, уменьшается, а уровень недоверия к ним у людей растет.
Нет объективной, разнообразной подачи различных точек зрения, подходов, взглядов одного и того же интеллектуального уровня.
Попробуйте провести самодеятельный домашний контент-анализ: придя сегодня домой, включите телевизор, возьмите листочек бумажки, разделите его на три колонки: Россия как «умирающая депрессивная страна», «как-то существующая» и «развивающаяся». И помечайте, в какую колонку вы отнесете каждое сообщение выпуска новостей. Мне кажется, что транслируемая телевизором картина не будет соответствовать реальности. Потому что у всех у нас есть мощный, воспитанный десятилетиями сословный, цеховой, чрезвычайно морально значимый для нас запрет на позитивную информацию. Говорить о достижениях нам стыдно, нам неудобно — ведь это пропаганда, гадость, это советская власть, социализм! Не будешь же рассказывать о том, что во всех компьютерных конкурсах русские школьники постоянно выигрывают, что наши ученые получают приглашение стать пожизненными профессорами по математике во всех университетах США, что количество студентов вузов у нас одно из самых больших в Европе. Это все как бы отдельно, а вот страна наша — она, конечно же, несчастная и погибающая. Но не было никаких специальных предписаний стыдиться своей страны или воспринимать ее столь катастрофически.
Национальные, культурные нормы задаются только элитами! В бизнесе — четырьмя процентами населения, а в культуре — сообществом менее одного процента, теми, кто пишет все сценарии жизни.
Наши либералы с 1991 года не научились отвечать, в частности, на простые, но очень важные для народа вопросы: справедливая ли была приватизация, какие были другие ее варианты или как оценить распад СССР?
Таким образом, это мы задаем повестку дня на телевидении — через ток-шоу, через выбор авторов, тем, верстку программ, целый ряд важнейших чисто профессиональных вещей.
Что такое мы проектируем? Вы думаете, Сурков позвонил пятидесяти топ-менеджерам каналов, генеральным директорам и попросил их сделать 70 криминальных выпусков в неделю? Думаете, ему сейчас, после событий на Украине, не хватает именно того, чтобы в передаче «Чистосердечное признание» или «Частный детектив» Эдик Петров учил страну, как нужно бабушек молотками забивать, когда они идут в свою сберкассу?
Какая политическая цензура? Куда более действенна ценностная цензура. Политическая рядом с ценностной — просто ничто. Итак, это мы, авторы, программируем и даже проектируем жизнь. Криминальные передачи идут каждую неделю — на первом канале, на втором, НТВ вообще превратилось в смысловую помойку. На нашем ТВ могут идти взаимоисключающие сюжеты: сначала, к примеру, «Дети Арбата», а вечером этого же дня нам рассказывают о том, что министр НКВД Абакумов — жертва сталинского режима и его надо пожалеть.
Кто мог представить себе, что у нас за год выйдет семнадцать телевизионных документальных фильмов и передач о Сталине, в которых нам рассказывают, что с семьей у него было плохо, девочку он в ссылке совратил, еще у него были какие-то проблемы с матерью и все дети — шалопуты.
Зачем это все? Все прекрасно знают, что, согласно исследованиям, проведенным в марте 2003 года российскими социологическими службами, от 53 до 57 процентов населения нашей страны положительно оценивает роль Сталина в истории нашей родины.
Это с каким же тогда гражданском обществом президент Путин собирается строить развитый рынок? Какую такую Общественную палату из назначенных деятелей? Как это делать, если люди не чувствуют себя гражданами? Ведь для этого должна быть проведена гигантская специальная мифостроительная работа, которой американцы, французы, немцы, да кто угодно занимаются десятилетиями. Им это не стыдно. А нам — стыдно. А вот воровать — нет. Вы слышали, чтобы какой-то работодатель говорил: «Ты извини меня, что зарплата из двух конвертов, — приходится так поступать, чтобы тебе дать денег побольше, дай нам подзаработать и купить, наконец, лондонскую квартиру. Приходится вот так фиктивно отчитываться, но мы, конечно, переживаем по поводу бедности народа».
Поэтому, я думаю, вся экономическая статистика в нашей стране фальшивая. Что здесь реально происходит, мы не знаем. Вы видели циклы передач по телевидению про теневую плутовскую экономику, в широком смысле не криминальную? Про такую серенькую, почти белую, творчески оформленную, чудесную, разнообразную, эффективную, во многих случаях отличную от западной, очень креативную. Бухгалтер у нас больший художник, чем народный артист. Это тоже очень важный момент, связанный с тем, что я называю культурной матрицей.
Я хочу вернуться к понятию «проектирование».
Да, у нас действует внутренняя цензура на объективную информацию, мы не знаем реальных процессов, идущих в стране, — например, в сфере потребления, например, сколько тысяч дач, коттеджей или вилл строится в Подмосковье, сколько пиломатериалов, мебели, одежды завозится в Россию. Где наш нищий народ нашел в прошлом году 31 миллиард долларов на покупку и содержание личных автомашин? Мы не знаем, как устроена эта жизнь, — ее нет в телевизоре.
По данным опросов ноября 2003 года (а я думаю, что с тех пор эти настроения только окрепли), от 70 до 74 процентов населения нашей страны не хотят, чтобы заводы и фабрики принадлежали частным лицам. Хотят, чтобы они управлялись государством. 77 процентов хотят пересмотра результатов приватизации. При этом 80 процентов всех работающих сегодня служат у частников. И ведь по статистическим данным средняя зарплата в России подошла сейчас к 230 долларам. Этого не было ни при советской власти, ни долгое время потом.
Но есть матрицы, модели, раскрученные колоссальной идеологической работой, и мы все принимаем в ней участие. Взять, например, культ успеха в наших фильмах или сериалах. Снято 140 названий за последние три года; это, наверное, около 1700 эпизодов. Тысяча семьсот! Вы видели, чтобы там кто-нибудь работал? Что-нибудь делал? Ну, понятно, в русских сказках ничего не делают. Но сегодня, при капитализме! Больше 20 выпусков криминальных новостей, которые идут каждую неделю на больших каналах; причем такие как «Дежурная часть», «Чрезвычайное происшествие» выходят по нескольку раз в сутки. Всего — 70 выпусков в неделю.
Такое телевидение дает неправильные ориентиры для миллионов людей, превратную картину действительности, приводит к тотальному недоверию всех ко всем, к всепроникающей депрессии.
Это что же вы думаете — звонят из Кремля и просят поддержать этими криминальными новостями игру с ЮКОСом? Или сериалами, в которых никто не работает? Творчества нет вообще нигде, нет таких сюжетов. Ну ладно, герои не работают и не хотят работать — были бы хотя бы отдельные сумасшедшие, которые занимались бы креативом. Российские эмигранты переезжают в Лос-Анджелес, в эту Силиконовую долину, и тут же начинают делать потрясающую карьеру. У нас нет таких сюжетов.
Ну ладно, нет сюжетов про креатив. А вот такой сюжет: на прошлой неделе умер человек, которым гордилась английская королева, она наградила его орденом, который равен статусу рыцаря, — есть такая специальная процедура для иностранцев. Его фамилия Телятников, он герой Чернобыля, пожарник, руководил «ликвидаторами» во время трагедии на Чернобыльской АЭС. Это национальный герой России. Много сюжетов о нем вы видели? Да мы и про Гагарина не видим ничего!
Так мы смотрим на жизнь, так ее понимаем, так относимся друг к другу — это мы! Вы скажете, что во всех невзгодах России, конечно, виновата власть. Так многие говорят, но часть этой ответственности на нас, она связана с тем, кого мы приглашаем на передачи, о ком мы пишем статьи, как анализируем происходящее, где мы поднимаем голос, где молчим... То есть, связана с контентом.
Телевидение — это, безусловно, фабрика смыслов. Фабрика, которая постоянно, каждую минуту определенным образом наполняет эти 140 миллионы голов, имеющих доступ к «ящику». И когда нет полноценного профессионального анализа, это можно делать произвольно, прикрываясь тем, что народ якобы хочет именно такого содержания.
Путина спросила какая-то бабушка (когда он общался с народом из нескольких регионов страны): «Почему же у нас столько насилия на экране?». И что он ей отвечает? То же самое, что и все мы: «Насилие? Так вы же сами этого хотите! Вы же сами рейтингом это поддерживаете. У нас, по крайней мере, в этой сфере нет цензуры». Он так думает. И мы тоже, следуя неким придуманным обязательствам.
Позавчера в правительстве я наблюдал, как федеральные министры с возбуждением говорили глупости о культуре. А наутро все газеты поместили их на первые полосы. И никому не было стыдно за подобный уровень анализа и понимания.
В прениях я пытался сказать, что в жизни не видел какого-либо заявления о влиянии психологии, культурных матриц, телевидения на развитие экономики страны. Хотя влияние есть — прямое и сильнейшее. Ведь что такое, к примеру, июльский банковский кризис? Это просто маленькое чувство недоверия, которое охватило страну всего на две недели и обошлось казне в сорок пять миллиардов рублей.
Зарабатывать на деструкции легче, чем проектировать новые жизнеспособные системы.
Конечно же, в своей узкой профессиональной деятельности мы занимаемся проектированием, но не в сфере производства, распространения и потребления виртуальных смыслов. Это кажется неприличным. Мы оказались околдованы понятием «рейтинг». Что такое рейтинг? Почему вы отдали это понятие на откуп рекламодателям, которые воспринимают любую телепередачу как помеху — от одной рекламной паузы до другой.
Сейчас скажу самую важную фразу сегодняшнего своего сообщения: гражданское общество призвано отнять у телевизионщиков право заниматься интерпретацией самих себя! Вот это очень серьезная задача, в значительной мере определяющая развитие страны.
Приведу такое соображение. Вне анализа, вне критики искусство как особая сфера деятельности не существует. Оно появляется только тогда, когда есть эта социокультурная дистанция. Когда есть рубрицирование — определение того, что значимо, а что нет; когда есть вписывание в большой формат истории. У нас есть развитое киноведение, музыкознание, искусствознание, театроведение; есть сотни институтов, которые готовят филологов. Но вообще нет телеаналитиков.
Почему это происходит? Мне кажется, во многом потому, что у нас, и не только в элите, сохраняются рудименты феодального сознания. Какие? Это, конечно же, двойное сознание, двойной язык. Россия — семиотически очень сложная страна. Может быть, благодаря этому здесь, и созданы великие произведения художественной культуры. У нас трехлетний ребенок знает, что говорить нужно одно, думать другое, а делать третье. Такое ни одному иностранцу не снилось. Семиотическая сложность — одно из колоссальных завоеваний российской культуры. Но, кроме прочего, оно приводит к тому, что целый ряд феодальных принципов устройства жизни консервируется. В частности, негативное отношение к власти (лизоблюдство — его обратная сторона). Не партнерское, а негативное, всегда враждебное. Формируются разного рода кланы, связи... Мы оцениваем многое в жизни не по эффективности, а по принципу «свои — чужие». Это же ранний феодализм, отношения кровников: свои и чужие. Отсюда у нас блат, невероятная терпимость к воровству.
И мы талантливо сохраняем эти феодальные механизмы, модели поведения, принятия всех решений. И никогда не продвинемся, если не будем обсуждать проблемы собственных стереотипов, связанных в том числе и с универсальным воздействием телевидения.
Еще один важный аспект этой проблемы: одни считают, что телевидение принадлежит владельцам, другие — что телеведущим, звездам экрана, то есть самим телевизионщикам. Вы же помните, как страна страдала из-за ухода с экрана Леонида Парфенова. По результатам исследования Киры Богуславской, аналитика со второго канала, 70 процентов людей, которые остаются в личностных матрицах каждого зрителя страны в качестве героев, — это люди телевидения. Хотя, я думаю, на первом месте все-таки бандиты, на втором — телевизионщики, а уже на третьем — высшая политическая власть.
Итак, телевидение — оно чье? Есть акционеры, есть владельцы, есть работающие на каналах люди, есть звезды, есть государство. Но никем и никогда эфир не рассматривается как общественное благо. Ведь тогда оно не принадлежит ни государству, ни телевизионщикам, ни владельцам компаний, ни даже телезрителям. Потому что одни зрители (как министры Шойгу, Гордеев и Иванов) ненавидят «Аншлаг», а другие (как Греф) ненавидят футбол. Задача и национальной культуры, и телевизионной политики, если бы таковая у нас была, — защищать, в том числе меньшинство от большинства.
Или заниматься мощными национальными проектами. Например, американцы благодаря именно кино и телевидению за сорок лет решили тяжелейшую проблему расовой сегрегации.
Мы начинаем заниматься вопросами терпимости к ВИЧ-инфицированным — это серьезный, мощнейший национальный проект. Можно даже назвать это гадким, отвратительным для интеллигентского уха словом «пропаганда». Хотя это всего лишь проблема термина.
Телевидение как общественное благо — сложнейшее понятие. Если бы общество дискутировало этот вопрос, то, конечно, мы бы иначе переживали многие проблемы, связанные с частными компаниями девяносто шестого — девяносто девятых годов. Гусинский, Березовский... Многие проблемы иначе бы воспринимались, иначе интерпретировались: что такое цензура, что такое политическая власть, экономическая или власть интеллигенции.
В завершение я хотел бы вернуться к проблеме наших профессиональных, цеховых стереотипов. Почему мы так всенародно терпимо относимся к вещам, связанным с насилием, просто обожаем их. Потому что люди, естественно, боятся смерти, и вот на этот супер архетип накладываются различные истории, придумываются различные ходы — они, безусловно, удобны для экранизации, для смакования деталей, для использования этого самого механизма идентификации. Так легче. И для каждого телевизионщика в конечном счете абсолютной победой в «чемпионате мира по телевидению» будет «убийство в прямом эфире». Это — супер эксклюзив! Что касается реалити-шоу — весь мир сейчас сидит на этой игле, но у нас ведь все иначе. Они там, через подобные форматы занимаются развитием собственных стран — ментальности, ценностных и нормативных систем, трансформацией чувства социальной ответственности или будущего.
У нас же, по октябрьским исследованиям этого года, только два процента населения страны планировали жизнь больше, чем на два года. Сорок восемь — больше, чем на год, остальные вообще не планировали свою жизнь. Что это за общество? О каком удвоении ВВП,о каком экономическом развитии можно говорить? О каком гражданском обществе? Система без героев, общепризнанных ценностей, без представлений о будущем!
Я пессимистически настроен, поскольку не вижу заказчика на эффективную модернизацию России. Власть не понимает, что без серьезной работы с мировоззренческими системами общества никакую экономику не поднять.
Не вижу заказчика. Интеллигенция у нас вся левацкая (хотя продается олигархам работодателям за пять минут) и как бы европейская. Вот про кино у нас все говорят: «Давайте сделаем как во Франции». Но там не было социалистических революций. И феодализм был пораньше, и он был другим, и геноцид был другим и так далее. С чего это вы решили, что у нас здесь должно быть как в Европе? Для этого нужен огромный исторический процесс адаптации. Ценности — как будто бы у нас уже 2030 год, как будто мы не пережили колоссальную национальную катастрофу — при отсутствии моделей развития страны, при невероятных ошибках либералов. Гайдар с Чубайсом думали, что достаточно что-то поменять внутри экономической машины и все заработает. Они очень многое поменяли — мы им очень благодарны. И многое заработало. Но машина обновления — ржавая в головах. И они никогда не ставили задачи заниматься вот этой ржавчиной в головах, просто никогда, ни в какой момент. И до сих пор никто не ставит. Повторяю, я не вижу социального заказчика на модернизацию страны.
Дискуссия
Елена Немировская, основатель и директор Московской школы политических исследований:
— Я помню конец семьдесят восьмого или семьдесят девятого года, библиотеку имени Ленина... Появляется худенький молодой человек в нашей организации, которая пишет... Что мы писали? Мы писали обзоры по культуре, искусству. Три раза в неделю мы встречались. Было такое время... и потом жизнь, что называется, нас развела. А потом я встретила Даниила как главного редактора замечательного журнала. «Искусство кино» — замечательный журнал, который стоит читать тем, для кого чтение остается инструментом познания и размышления о мире.
Твое выступление — просто блистательно. Я и все мы, делающие Школу, всегда понимали, что нет элиты. Нет консолидированной элиты. Я, например, была уверена, что хотя бы у бизнеса прорежется голос. Голоса не было. И теперь я не понимаю, у какой части общества есть голос? Проблема элиты, ее ценностной ориентации — самая важная.
И в связи с этим я хочу спросить ... Помнишь, мы здесь говорили о национальной идее? А что бы ты предложил в качестве модели модернизации?
Вот я предлагаю: переход от персонификации власти к ее институционализации, к обществу, в котором соблюдаются права человека. А что бы ты сказал?
Даниил Дондурей:
— Это чрезвычайной сложности вопрос, поскольку важно предлагать что-то не только с точки зрения идеального типа, не глядя на самих себя из некоего идеального будущего, а то, что может иметь укоренение в реальной жизни. Ведь не случайно, например, у нас нет сильных либеральных партий. Не потому, что им не дают эфира на телевидении, хотя действительно не дают. Их нет потому, что, видимо, мы к этому совсем не готовы. И у нас нет каких-то скрытых согласительных процедур для того, чтобы в элите возникли определенные и эффективные программы модернизации. Например, творческая интеллигенция крайне отрицательно отнеслась к реформам, мы это прекрасно знаем. Появляется какой-нибудь деятель культуры на телеэкране и говорит: «наше ужасное время», «эти страшные годы». С чего это оно ужасное? Осуществить сложнейшую социальную революцию в России, да еще без крови! Но этот стереотип многими авторитетными людьми повторяется. В первую очередь таковы стереотипы у элиты, а, следовательно, затем и у всего населения: реформы не удались, они были несправедливые, рынок и бизнес всегда аморальны и прочее.
Предположим, это так. Но что сейчас необходимо конкретно делать, чтобы эти треклятые удались? Что значит — поступать морально?
Мы к выходу из феодализма совсем не готовы. Так же как ценностно, интеллектуально, морально, а значит и аналитически интеллигенция оказалась, на мой взгляд, не готова к освоению экономических реформ девяносто второго года. К гласности, к свободным словам — да, готова. А к тому, что начинается абсолютно другая жизнь, другие системы представлений и действий — нет.
Капитализм, рынок мы еще не построили, потому что его можно построить не на бирже, не на рынке ценных бумаг, его можно построить только в головах людей. Мы эту работу еще не начали, а только усложнили ситуацию.
Я не считаю, что существует какая-то особая русская идея, которая отличается от бельгийской идеи или от финской. Но есть национальная культура, которая базируется на языке, на аутентичности воспроизведения культурных матриц. Там, где есть национальная культура, есть и национальная идея. У нас, как я говорил, культура очень семиотически сложная. Здесь нужно уметь разгадывать псевдонимы. Сказал кто-то «национальная идея», а, может быть, имел в виду ловкую приватизацию или хотел сохранить СНГ-эшное пространство, на Запад не пойти, а сказать тем самым, что у нас особая евразийская культура. Кстати, огромное количество людей вот так, собственно, и думает: Россия — не западная, не европейская цивилизация, но и не азиатская, а «своя», «особенная». Тут приходит партия «Родина» и рассказывает, какие мы особенные... Поэтому «национальная идея» — это какой-то тупиковый псевдоним для обозначения совсем иных феноменов и отсылка совсем к другим горизонтам.
Главное — в обществе не укореняются современные представления о современной жизни. Такие приоритеты, как «рассчитывать на собственные силы». Для того чтобы это укоренилось, требуется огромная идеологическая работа. Это же настоящая революция в русском сознании — рассчитывать на собственные силы. А то придут интеллигентные люди и скажут, что это нехорошо… как-то не по-русски жить собственной, оторванной от общины жизнью. Нужно непременно пойти у соседки луковицу одолжить, по коммуналке ностальгировать, вместе шайбу во дворах гонять.
Вы помните «Песни о главном» на первом канале? Это для чего было актуализировано? Чтобы безостановочно удерживать социализм в головах, сохраняя колоссальную неопределенность и недостроенность. Модернизация идет сразу по многим направлениям, и никто не занимался их синхронизацией, не подумал, как соотнести одни процессы с другими.
Никто нашим сбитым с толку соотечественникам, которые сейчас занимаются созданием государственного капитализма, не объяснил, что госкапитализм очень неэффективен.
Национальное достояние «Газпром», с чем угодно его воссоединяйте, — все равно, как учит нас замечательный философ современности господин Черномырдин, в результате «получится все тот же автомат Калашникова».
Нельзя же ставить перед обществом взаимопогашающие цели, это невозможно. Но их ставят. Возникает цивилизация смысловой помойки. Это опаснее, чем застой эпохи Брежнева, чем девяносто третий год. Потому что в атмосфере мировоззренческого мусора может произойти все, что угодно, включая конфликты с многомиллионными жертвами. Когда человек сталкивается с тем, что его представление о жизни противоречит самой жизни, чем он пожертвует? Только жизнью. Предположим, обыватель покупает BMW, но считает, что он бедный (у него самоощущение такое), так вы ему подарите хоть все акции «Сибнефти», он будет себя считать обездоленным. И вести себя будет как бедный, и думать, и действовать соответствующим образом.
Здесь никаких реформ не происходит, на мой взгляд, с конца 1989 — 1990 годов. Пятнадцать лет в нашей стране не начинаются реформы социалистического миросознания.
Это должен понимать каждый человек, занимающийся интерпретацией реальности, то есть человек власти. Все вы, здесь присутствующие, — настоящая и очень большая власть. Поскольку, я считаю, власть в обществе знаний — это только интерпретация реальности; это право и возможность ее интерпретировать.
Александр Согомонов, академический директор Центра социологического образования, Институт социологии РАН:
— у меня такое ощущение, что на самом деле все сказано. Хочется продолжать беседу, но мне кажется, что эта беседа сначала должна быть наедине с самим собой. А потом можно будет ее выносить в какое-то пространство. Мне хочется, чтобы мы пережили те акценты и те ударения, которые были сделаны Даниилом Борисовичем. Если у кого-то есть комментарии, пожалуйста.
Руслан Караев, консультант пресс-службы правительства Чеченской Республики, г. Грозный:
— Огромное спасибо. Глядя из Грозного, я всегда думал, что на российском телевидении есть заказ — делать все то, что они сегодня делают. Благодаря вам я понял, что такого заказа нет. Мне стало легче...
Олеся Кармалинская, главный редактор газеты «Октябрьский вестник», республика Башкортостан:
— У меня родилась одна, возможно, тоже пессимистическая мысль насчет заказчиков и исполнителей. Мне кажется, если учитывать наш местный уровень, то и заказчик, и исполнитель в душе еще инфантильны, они не выросли, им нужно наращивать объем знаний и образования. Это главное, что я хотела сказать.
Ирина Костерина, ведущий специалист НИЦ «Регион», г. Ульяновск:
— У меня есть два предложения. Первое. Как вы нам сейчас продемонстрировали, мы сами снимаем передачи, наполненные «чернухой», потом замеряем рейтинги этих передач, делая это коряво, непрофессионально. Все это не отражает реальной картины жизни. Но что мешает создателям передач наполнять их совершенно другим содержанием? И мы, представители региональных СМИ, телевизионных и радиокомпаний, можем начать как-то по-другому формировать эту реальность. И второе. Нам надо постоянно быть публичными, постоянно обсуждать эти проблемы, проговаривать их публично — тогда можно будет реально что-то изменить.
Галина Иванова, координатор по Сибири, ассоциация «в защиту прав избирателей "Голос"», г. Новосибирск:
— Мне хочется выразить слова благодарности Даниилу Борисовичу — вы подняли в своем выступлении те темы, которые давно волнуют многих из нас, особенно представителей некоммерческого сектора, общественных организаций. Тенденции, о которых вы сказали, распространяются не только на телевидение, это касается всех средств массовой информации. Но в регионах имеются уже примеры замечательных передач — это очень здорово! Слева от меня сидит мой коллега из Новосибирска, который работает на радио «Слово» и который воплощает в своих передачах все три понятия: сделать, сказать и подумать. А справа от меня — коллега из Удмуртии, который рассказывал нам о том, что у них выходила добрая такая газета, без «чернухи», но она не нашла отклика среди читателей!
Мне очень хотелось бы, чтобы такие уважаемые люди, как вы, как можно чаще проводили такие беседы — и не только в кругу журналистов, но и в кругу тех, кто «делает политику», и чтобы таким образом формировался современный социальный заказ.
Зубайру Зубайруев, редактор отдела политики еженедельника «Черновик», Республика Дагестан:
— Я попытаюсь выступить в роли заказчика. Вы говорили, заказа нет? Так вот, я заказываю свободу. Только свобода и закон исправят нашу страну. Когда мы не заказываем свободу, ее «заказывают» другие — в плохом смысле слова. Ее уже «заказали», и ее уже почти нет.
Вадим Трескин, директор по маркетингу и развитию Центра социальных и маркетинговых исследований, г. Архангельск:
— Мне кажется, что проект должен быть следующим: на своем месте, в своем регионе делать те программы, которые формируют свою, пусть маленькую, аудиторию. Все рекламщики сегодня поняли, что «бомбить» по площадям бессмысленно. Нужно работать с так называемым индексом соответствия — ведь у каждого продукта есть свой потребитель с конкретной аудиторией. То есть потребительское общество может стать нашим союзником. Если вы достигнете «индекса соответствия» свыше 120-ти для своей аудитории, то вы сможете делать программу, которая нужна аудитории, и рекламодатель поддержит вас деньгами.
Глеб Тюрин, директор Института общественных и гуманитарных инициатив, г. Архангельск:
— Я хочу еще раз поблагодарить Даниила Борисовича за совершенно фантастические формулировки. Но вы при этом транслировали очень негативные ценности. Возникает некий дискомфорт. Ведь на самом деле заказчик есть! Вот я, например, езжу по стране — заказывают даже муниципалитеты. Я работаю как модернизатор. И бизнес есть, который готов работать. Если представители московской элиты — один, второй, третий, приходя сюда, нам говорят: «Ребята! Плохо» — это же, по сути дела, подсознательная негативная программа, которую надо менять. Нужно перестать говорить о том, чего у нас «нет, нет, нет», надо говорить хотя бы о «миллиметрах» того, что у нас есть.
Вениамин Слепков, главный редактор газеты «Петрозаводск», Республика Карелия:
— Я бы не согласился с тем, что выработка национальной идеи — это тупиковый путь.
Национальная идея нужна для того, чтобы консолидировать общество. И у финнов национальная идея есть, она просто меняется время от времени. Тем не менее, есть представление о национальном характере, об истории, о взаимоотношениях с русскими и шведами. И это помогает им само идентифицироваться. Если бы у нас была выработана национальная идея, то она и могла бы стать мерилом качества и тематики программ, которые мы видим на телевидении. Тогда нашлись бы и заказчики, потому что бизнес дает деньги под конкретный проект и национальная идея могла бы стать именно таким проектом.
Евгений Мездриков. помощник депутата Государственной думы РФ, г. Новосибирск:
— Вы призвали в своем выступлении спорить, не соглашаться с вами. На мой взгляд, телевидение отражает реальность, а не формирует ее. Вы же фактически предлагаете журналисту утаивать часть информации. Если человеку жить тяжело, если государство избавляется от своих социальных гарантий, если человек не уверен в будущем, если он живет в «коммуналке», — сложно ему объяснить, что живет он в «шато», ездит на дорогом «Мерседесе и так далее. Если человеку жить плохо, нужно и говорить о том, что плохо; а когда будет в государстве хорошо, тогда и будем говорить о том, что все хорошо.
Елена Холопцева, сотрудник аппарата члена Совета Федерации от республики Чувашия:
— Уважаемый Даниил Борисович, то, что вы сказали, на сто процентов легло на то, что я думаю. Спасибо большое. Я хочу добавить к сказанному вами: у меня в последнее время возникло ощущение, что мы живем в стране имитаторов. К примеру, 50 центнеров картошки с гектара — это имитация урожая или урожай? Армия, где восемнадцатилетние ребята голодные и босые, — это армия или ее имитация? И мы талантливо создаем эти имитации, какой-то «кукольный домик», мы в нем живем и, самое страшное, считаем, что это хорошо. Воспринимаем это как норму.
Артем Марченков, предприниматель, г. Владимир:
— Я не во всем согласен с докладчиком. 15 лет я работаю в киноклубе «Политехник» во Владимире. Залы полны — следовательно, запрос на альтернативную информационную реальность есть. Два года назад мы посчитали: около 70-ти процентов людей, которые приходят в зал, — это активисты различных гражданских организаций. Проблема не в том, что нет заказчика. Заказ есть, но он, к сожалению, неплатежеспособен. Мне кажется, сегодня очень важно создавать резервуары для альтернативной элиты. И рано или поздно, когда накопится критическая масса, эта ситуация разрешится сама собой.
Руслан Курбанов, Центр стратегических исследований и политических технологий, Республика Дагестан:
— Я хотел бы сказать о сладком, липком плене телевидения. Многие сегодня живут как платоновские люди, прикованные к стене пещеры, видя только тени, а не реальный мир.
Вот примеры несимпатичных персонажей, которые вырвались из этого плена: это представители движения «Талибан», которые выбрасывали телевизоры не потому, что ислам запрещает телевизоры, а с целью избавиться от этого наваждения; и дагестанские, чеченские моджахеды, которые в лесах сидят. Я считаю, что русский народ, российский народ будет еще долго терпеть этот плен, а потом начнет выходить из него, и, возможно, будут задействованы деструктивные способы выхода. Я призываю наше сообщество к тому, чтобы мы в ближайшее время нашли цивилизованные пути выхода из этого плена.
Зарета Осмаева, корреспондент «Объединенной газеты», Чеченская Республика:
— Тут одна слушательница переживала по поводу стереотипа: все русские — пьяницы. Я вас успокою: все чеченцы — бандиты. Можем поменяться!
По поводу заказчиков я хочу сказать следующее: Чечню «заказали» в начале девяностых, так случилось.
Мы видим сегодня фильмы, согласно которым мы, чеченцы, рождаемся сразу с бородами и с автоматами. Другие фильмы о том, как Ермолов покорял Чечню. И ни одного фильма о наших с вами культурных, исторических связях. А ведь точек соприкосновения между Чечней и Россией намного больше, чем противоречий. Как вы думаете, кто должен заказать эти фильмы?
Евгения Иванкова, заместитель редактора общественно-политической газеты «Каскад», г. Калининград:
— Даниил Борисович, огромное спасибо за выступление, но я с вами не во всем согласна. Криминальную программу на самом деле сделать легче, чем добрую, позитивную. Но вы сказали о том, что на насилии легче зарабатывать деньги. С этим я не согласна. Криминальные программы сегодня существуют только на федеральных каналах: ОРТ, РТР, НТВ. Ни на ТНТ, ни на СТС, очень успешных в коммерческом плане каналах, этих программ нет. У меня есть собственный опыт, опыт нашего холдинга: наша телекомпания выпускает криминальную программу — и это единственная программа, которую мы не можем продать. Как на этом зарабатывать деньги, я не знаю.
Индира Дунаева, Институт региональных проблем; г. Москва:
— Национальная идея является тупиковым проектом в том случае, если работа над ней начинается с постановки вопроса: какая она, эта национальная идея, в чем ее содержание?
А нужно ставить вопрос: как мы будем ее «вылавливать», эту идею? Ее нельзя насаждать «сверху», ее надо вылавливать «снизу». И в этом, как мне кажется, была ошибка Сатарова — он не пытался прятать иной смысл за словами «национальная идея», он действительно хотел ее придумать, но придумать ее без широкого диалога невозможно. И наша главная задача — в развитии диалога. Когда мы внесем в нашу жизнь диалог как одну из главных ценностей, тогда поиски национальной идеи станут конструктивными и реальными.
Андрей Немиров, главный редактор радио «Астраханская волна», г. Астрахань:
— Большое спасибо за блестящее выступление. Вы прекрасно ответили на вопрос «кто виноват?». Теперь ответьте на вопрос «что делать?» Что нам делать, чтобы не пропасть в своих регионах?
Даниил Дондурей
— Я всем вам очень благодарен. Несмотря на разночтения, я понимаю, что с большинством из вас мы единомышленники.
Хочу обратить внимание на две вещи. Во-первых, то, что связано с так называемым позитивом-негативом — это коренной профессиональный архетип. Не хочу, чтобы вы меня превратно поняли. Я не говорил, что не надо обращать внимание на негатив, и так не думаю. Я говорил о неадекватной или необъективной картине, описывающей реальность. Когда не представлены разные точки зрения, когда умалчиваются какие-то вещи, в первую очередь, позитивные, фиксирующие достижения. Я совсем не имел в виду табуирование, запрет на то, чтобы говорить о трагических вещах, поражениях, неудачах, которые происходят вокруг.
Подчеркиваю: речь идет о той невероятной самоцензуре, которой нас никто не побуждает заниматься. Я говорил вовсе не о том, что нужно позитив преувеличивать, возвеличивать, а негатив куда-то прятать, а о том, чтобы постараться посмотреть на мир чуть шире, сбалансированно, всесторонне. Так, как в жизни. Может быть, немножко полетать, как на картинах Шагала. Или, наоборот, не летать, а очень твердо ходить по земле; не стремиться к какому-то движению в сторону приукрашивания действительности, но и уйти от катастрофического взгляда на нее.
Существует такая точка зрения: во время террористического события нельзя это событие показывать. Мне кажется, это было бы неправильно — не показывать по телевидению трагедии и террор. Я совсем про другое — про правильное понимание контекста события, тех же самых смыслов, работу с ними. Про объективное, сложное, умное всеобъемлющее восприятие реальности. Второе. Я согласен со всеми, кто был со мной не согласен. Ваша критика была очень конструктивной, она была в сущности правильная, основана на адекватном понимании реальности.
Конечно, нельзя думать: раз нет заказчиков, то мы свободны и пойдем сейчас пить свой компот. На самом деле у нас у всех есть гигантский ресурс. Особенно у тех, кто пишет о событиях, кто интерпретирует их, кто показывает картинку. Этот ресурс и дает огромную власть — я много раз делал акцент на этом. Эта власть связана с тем, что мы можем обсуждать, ставить в повестку дня и тем самым делать значимыми важнейшие темы. И если проблема будет адекватно представлена в эфире публичности, в эфире общественного внимания, если она получит адекватный анализ и толкование — она будет наполовину решена.
Я всех вас призываю публично обсуждать контент телевидения с тем, чтобы выйти за пределы стереотипов, профессиональных ограничений и шор, чтобы посмотреть на привычные проблемы и собственное их видение совсем с другой стороны.




