Общая тетрадь

№ 21 (2) 2002

Тенденции развития современной журналистики

Что такое «свободные СМИ», какова их социальная роль, какой должна быть журналистика в демократическом обществе, как живут СМИ в современной России — эти проблемы постоянно обсуждаются u на семинарах Школы, u на страницах нашего журнала. Предлагаем вниманию читателя три взгляда на медиа-проблемы: британского журналиста; шведского правозащитника u российского медиа-менеджера.

У журналистов всех стран есть одна общая за­дача: контролировать власть. Это касается как государственной власти на всех уровнях, так и частной — власти бизнеса, партий, не­ правительственных организаций. Что каса­ется России, то в ее истории власть никогда не находилась под общественным контролем. Первые рос­сийские газеты и журналы, выходившие до революции, бы­ли или коммерческими изданиями, или органами политических партий. И «объективная журналистика», которая пыта­ется описывать события так, как они происходят, была очень слаба. В Советском Союзе появились новые медиа — радио и телевидение, но они были в монопольном владении государства и партии. Это соответствовало идее Ленина о печати, как коллективном организаторе и пропагандисте.

Сейчас ситуация, конечно, изменилась, и после крушения СССР возникла сложнейшая проблема: как создать свобод­ные СМИ в обществе, которое стремится к демократии? Как писать, информировать и при этом контролировать власть? Здесь надо сделать два замечания.

Во-первых, журналистика — это часть культуры. Она имеет смысл внутри национальной культуры. И потому необходи­мо понимать эту культуру. Особенно сейчас, в глобализирующемся мире, нужно больше, чем когда-либо, понимать, как данная культура взаимодействует с другими культурами. Ведь теперь ни одна страна не может быть островом, даже если она — остров, как Великобритания.

Культуры всех стран различаются, и каждая страна — особен­ная. Описывая, например, первую чеченскую войну, россий­ские журналисты поступали так же, как и американские, опи­сывая вьетнамскую войну. Однако восприятие войны русски­ми и американцами (не журналистами, а обычными гражданами) очень различно. Если посчитать, сколько росси­ян погибло за последнее столетие от голода, репрессий и войн, получится свыше 50 миллионов человек. У нас не было такого опыта. Конечно, западные страны тоже воевали, но у нас не было таких жертв, едва не уничтоживших нацию. Но мало того, что Россия понесла огромные потери, они еще и засекречивались, о них запрещено было говорить. И все это стало частью национальной культуры, частью коллективной памяти. Поэтому, обращаясь к населению, имеющему такую память, мы должны осознавать это. Это гораздо важ­нее, чем описывать войну, подобно американским ре­портерам во Вьетнаме. Их опыт не бесполезен, но он менее важен, чем понимание того, как люди в России воспринимают вой­ну, какова культурная реакция на войну. Так что первая задача журналистов — объяснять не только события (что само по себе непро­сто), но и общественную реакцию на них.

Во-вторых, наиболее распространенная мо­дель журналистики сегодня — американская. Тому есть две причины. Первая состо­ит в том, что в Америке, больше чем где бы то ни было, журналистика помогала созда­вать страну, гражданское общество, образ жизни гражданина. Если вы, как я, любите вестерны, то знаете, что в них часто фигу­рирует такой персонаж, как редактор газе­ты маленького городка — какой-нибудь «Oberline Gazette» или «Dodge Inquirer». Обыч­но это такой усатый анархист, который пытается, часто безуспешно, говорить правду о различных центрах власти города.

В конце ХIХ-начале ХХ веков огромные по­токи иммигрантов устремились в Америку, в ее растущие города. Газеты рассказывали новым американцам о жизни городов и всей страны, помогая им становиться граж­данами. Стиль газет был простонародным, боевым, агрессивным, часто скептическим, почти всегда очень патриотическим. Обращаясь к новым гражданам, газеты создава­ли новые жанры. Например, жанр интер­вью с публичными персонами, политика­ми, был открыт именно американскими журналистами. Конечно, и раньше журна­листы разговаривали с политиками, но они не публиковали эти беседы. Это тоже был способ контроля: выставлять на суд публи­ки то, что говорят люди власти.

Другая причина, по которой Америка важ­на для нашей профессии, в том, что американский стиль подачи новостей, благодаря таким организациям, как CNN или «Sky», стал глобальным. Акцент делается на скоро­сти, максимально точном изображении происходящих событий и моментальном анализе. Например, во время кризиса в Рос­сии осенью 1993 года, CNN транслировало репортажи из Москвы 24 часа в сутки — и весь мир видел, что происходит.

Но эту модель можно считать образцовой только до определенной степени. Она исходит из того, что все можно показать, что собы­тия рациональны и могут быть относительно быстро и ясно объяснены. Но это далеко не всегда так. Например, в России, откуда я несколько лет пытался делать репортажи, власть часто очень трудно понять. Она не кажется рациональной и не прозрачна.

Потому журналистика в России, на мой взгляд, имеет даже большее значение, чем на Западе. Она должна сформировать свои собственные стандарты открытости и рациональности. В современных условиях России журналистика, возможно, больше миссия, чем профессия. Конечно, и про­фессия: журналисты работают, они должны добиваться успеха на рынке, зарабатывать на жизнь, кормить свои семьи. Но эта рабо­та во многом определяется всё же миссией создания независимой журналистики. Это должно быть все время в сознании — или, по крайней мере, в подсознании.

Журналисту нужен образ ответственного гражданина, который хочет знать, что происходит в стране и мире — и имеет право это знать. Надо держать в голове образ гражданина, который заслуживает того, чтобы узнавать о том, что происходит во­круг — ясно, рационально и достаточно бы­стро. Надо ориентироваться на этот образ, даже если власть его не принимает.

Как это делается на Западе? В чем различия между нами? Нам проще делать свое дело, поскольку — по крайней мере, в теории, а часто и на практике — наши правительства соглашаются с тем, что общество имеет право знать, а потому их действия являют­ся прозрачными, рациональными и ответ­ственными. Разумеется, они не всегда тако­вы и многое скрывают, иногда лгут, часто пытаются делать «хорошую мину при пло­хой игре». Но в целом, в сравнении с Росси­ей и остальным миром, существует модель, с которой все согласны. Так должно быть,даже если на деле это не так.

В значительной мере наша работа — и на За­паде, и в России — заключается в информировании. Мы даем информацию о погоде (для Британии это особенно важно, у нас разговоры о погоде — основной способ общения), о дорожном движении, о телевизионных программах, о деятельности и реше­ниях правительственных органов, о приня­тых законах, о новых книгах, звукозаписях, спектаклях, фильмах. И так каждый день.

Но новости — это больше, чем информа­ция. Новости — это еще и взгляд на мир. Мой испанский коллега М. Бастеньер из га­зеты «Еl Pais» говорит, что не существует та­кой вещи, как объективность. Я с ним не совсем согласен. Объективность — это цель, идеальное состояние. Это как рай: ту­да никогда не попадешь (говорю о себе), но он есть. Но, естественно, новости — это вы­бор; крошечная часть огромной массы со­бытий и фактов, происходящих ежедневно. И отбор того, что попадет в выпуск или в газету, всегда субъективен.

Кроме того, новости — это товар на рынке. Люди платят за них тем или иным спосо­бом. Они или хотят, или не хотят этого то­вара. Сейчас, особенно на Западе, бытует мнение, что они его не хотят. Гораздо важ­нее развлечения, которые, в той или иной форме — на телевидении, в компьютерных играх, в торговых галереях, в кино — зани­мают большую часть нерабочего времени. Час за часом, каждый день, особенно у де­тей. Один американский писатель даже выпустил книгу под названием «Экономика развлечений», в которой утверждает, что развлечение само по себе стало одним из главных двигателей экономики.

Это — огромный бизнес, миллиарды долла­ров ежегодно. Огромные корпорации заня­ты этим бизнесом — «Тайм Уорнер», «Ньюс», VIACOM, Дисней и др. Большинство из них — американские, и значительная часть этой индустрии — американская. В большинстве стран смотрят не телепрограммы собствен­ного производства, а нечто, произведенное в Америке. Так обстоят дела и в России, и в Британии, и в большинстве стран мира.

Впрочем, огромные медиа-корпорации есть не только в Америке. Например, корпора­ция Сильвио Берлускони в Италии. Предло­жив публике телевизионную смесь из блокба­стеров, игровых шоу и мыльных опер, Берлу­скони стал богатейшим человеком Италии и премьер-министром. Так возникло — впер­вые в мире — уникальное явление, когда один человек фактически держит в руках все телевидение в стране (кроме собствен­ной корпорации, он, как премьер-министр, контролирует государственное и обществен­ное телевидение). Уникальная комбинация политической и информационной власти.

Индустрия развлечений все больше окружа­ет нас. Ее звезды гораздо известнее и для многих авторитетнее, чем политики. Мно­гие корпорации, например, «Тайм Уорнер» и «Ньюс», объединяют в этой индустрии ранее различные виды бизнеса — кино, телевиде­ние, новости. Тенденция такова, что развле­чения становятся новостями, а новости — развлечением. Между ними все труднее про­ вести границу, все сложнее отличить одно от другого.

После 11 сентября все больше людей хочет знать новости о Среднем Востоке, Афганистане, терроризме и его причинах. Но и это происходит в мире развлечений. Многие го­ворили, что случившееся в тот день в Нью­-Йорке происходило «как в кино». Я сам вна­чале принял репортаж за кино: включил те­левизор и подумал, что показывают какой-то фильм-катастрофу. А потом медиа сделали все, чтобы показать войну против террориз­ма в Афганистане как фильм-катастрофу. Чтобы это была ужасная, но быстрая война со счастливым концом.

Это тенденция. Реальность, несомненно, существует, и люди об этом знают. Но все равно, они все больше смотрят на реаль­ность через призму развлечений. Их взгляд на мир сейчас гораздо сильнее, чем в про­шлом, определяется тем, что показывают по телевидению — развлекательному теле­видению! И политиков теперь часто оцени­вают только по их привлекательности для медиа. А медиа в свою очередь оценивают­ся по их развлекательной ценности, и пото­му они должны шокировать, удивлять, удерживать внимание. Таким образом, политики становятся частью развлекательного зре­лища. Яркий пример — программа «Куклы», которая использует карикатурные образы политических лидеров (хотя они и так смешные — но программа делает их еще смешнее). Собственно, почему нет? У них власть, они управляют нами, принимают для нас законы — в ответ люди имеют право не только соглашаться или спорить с поли­тиками, но и смеяться над ними.

Но если медиа воспринимают все — полити­ку, общественную жизнь — только таким образом, то возникает определенная опасность впасть в цинизм. Цинизм может проистекать из ощущения, что власть невозможно кон­тролировать. Что она непрозрачна, неразум­на, слишком многое скрывает, не позволяет задавать себе вопросы (или дает на них бес­смысленные ответы). Вполне естественно, что человек становится циничным по отношению к такой власти.

Мне кажется, цинизм или скептицизм очень распространен среди российских журналис­тов. В такой ситуации для журналистов очень важно помнить об образе граждани­на, которому они обязаны говорить правду. Ведь у журналистов другой уровень ответст­венности. Они участвуют в общественной жизни иначе, чем большинство других лю­дей. Мы претендуем на то, чтобы рассказы­вать людям нечто — иногда удивительное, иногда неприятное, иногда опасное для об­щества. И, если мы не ограничиваемся про­ сто репортажем, а предлагаем некий анализ, делаем некий выбор того, что и как гово­рить, то тем самым заявляем, что мы знаем что-то больше и лучше, чем другие граждане. Это и обуславливает другой уровень. Мы как бы заявляем, что знаем скрытую часть прав­ды. Поэтому мы обязаны постоянно спраши­вать себя, действительно ли мы знаем то, о чем говорим, и как мы об этом говорим.

Цинизм, скептицизм, чувство разочарова­ния, порожденные не возможностью гово­рить правду, вполне оправданы. Но есть дру­гой вид цинизма, более простой. Отношение, основанное не столько на знаниях, расследо­ваниях, журналистском опыте, сколько на желании просто шокировать, удивить, при­влечь внимание. Право быть циничным надо заработать. Но, даже если оно заработано, его ни в коем случае не достаточно.

У всех нас, журналистов, нет иного выбора, кроме как ориентироваться на ответствен­ного, активного гражданина. Именно к не­му мы обращаемся. Он хочет знать о своем обществе и о мире, и у него есть на это пра­во. Если мы забываем о нем, если становим­ся слишком циничными и говорим «в конце концов, это неважно» — мы вредим нашей профессии и самим себе.

Перевел с английского Юрий Гиренко