Общая тетрадь

№ 69 (4) 2015

Гражданский универсализм в глобальном мире

Мировая история часто рассматри­вается как история самобытных культур, каждая из которых стре­милась осознать свою уникаль­ность среди многих других. В не­котором смысле это справедливо, однако не следует забывать, что развитие человечества двигалось силами, пронизывающими весь мир и пре­одолевающими границы между народами. Природа универсализма является предметом философских и научных споров более двух с половиной тысячелетий. Первый шаг философии, сделанный античными мыс­лителями, был спровоцирован именно проблемой соотношения общего и особенного: если мир столь многообразен, то, как возможна универсальная основа его бытия и как мы можем мыслить о нем в общих категориях? С того времени фокус интереса к универсализму постепенно смещался от общефилософских и теологических вопросов к поиску его социально-ант­ропологического, экономического и общественно­ политического определения. А в последние десятиле­тия ХХ века наблюдался явный рост внимания к теме культурных универсалий*.

Драматичное начало третьего тысячелетия заставляет искать в проблематике универсализма вполне прагматичное значение: глобальные вызовы требуют гло­бальных ответов. Но имеют ли наши многообразные уникальные культуры универсальные основания, и как мы можем договариваться об общих ценностях и избегать войн в столь противоречивом мире? О роли гражданских усилий в возрожде­нии духа универсализма речь шла на Берлинском форуме «В поисках утрачен­ного универсализма» и на площадке «Глобальные вызовы и гражданский диалог» Общероссийского гражданского фо­рума (осень 2015 года)*.

Очевидно, что дискуссия об универсализ­ме будет продолжена. Поэтому, в обсуж­дение этой темы, имеет смысл включить общие представления о тех силах, кото­рые в мировой истории поддерживали разнообразные основания универсализ­ма. Речь идет, по меньшей мере, о семи волнах универсализма. Избранный для их описания хронологический порядок весь­ма условен, поскольку каждая из них поднималась вместе с другими на протяже­нии столетий и в той или иной мере про­должает свое воздействие сегодня. Ра­зумеется, влияние универсализма на ход мировой истории имело не только поло­жительные следствия. Но проблема сего­дня определяется не противопоставлени­ем универсального уникальному, а тем, какие именно основания универсализма могли бы сегодня способствовать гражда­нам разных стран в их поиске взаимопонимания, разрешения конфликтов и минимизации глобальных рисков.

Первая волна

Первая волна универсализма поднимается в период, названный Карлом Ясперсом «осевым временем». Это время между 800 и 200 гг. до н.э., когда разрозненные миры локальных культур впервые получили возможность преодолеть свои границы и уви­деть в ином не только чужое и чуждое, но и таинственное другое — возвышающее и увлекающее к новым духовным горизон­там. В Китае это время Лао-цзы и Конфуция. В Индии возникли Упанишады и буддизм. В Персии проповедовал Зарату­стра. В Палестине пророчествовали Илия, Исайя, Иеремия, Второисайя. В Греции новую традицию мышления создавали Гомер, Гераклит, Парменид, Платон, Фу­кидид и Архимед. Связанный с этими име­нами духовный переворот состоял в том, что человек впервые осознавал свою открытость огромному и незнакомому миру. Начиная с «осевого времени», определение «своего» требует обращения к «чужому», наделение смыслом видимого мира апеллирует к невидимому, а понима­ние присутствующего — невозможно без обращения к отсутствующему. По словам Иосифа Бродского, «...человеку всюду мнится та перспектива, в которой он про­падает из виду»*. Стремление человека преодолеть границы самого себя опреде­ляет теперь его сущность.

Возникшая в «осевое время» напряжен­ность между конечностью земной жизни человека и открывшейся перед ним безд­ной бытия нашла свое разрешение в рож­дении высокой духовности, сокрушив­шей местные культы и выразившейся в мировых религиях. «В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня опре­деляющих жизнь людей. Во всех направ­лениях совершался переход к универсаль­ности», — писал Карл Ясперс*. Универсалистский дух «осевых» религий интегрирует огромные сообщества, пре­одолевая раздробленность, изоляционизм и этнокультурную замкнутость. Поэтому «осевое время» провоцирует создание крупных цивилизационно-культурных систем, объединяющих многообразные малые традиции. На смену прежним общностям, основанным на естественных и предписанных по рождению связях, при­ходят новые группы, объединенные уни­версальными смыслами. «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе», — говорит апо­стол Павел (Гал.3:28).

Универсальный дух мировых религий подвергается сегодня серьезным испыта­ниям. Ренессанс этничности и этнизация религиозной сферы подрывают «осевой» смысл религии с одной стороны, а рели­гиозно-нравственный релятивизм довер­шает дело с другой. Если религия не объ­единяет людей, а разделяет их, то это говорит о кризисе веры.

Вторая волна

Еще одной силой, создававшей универ­сальные основания различных культур, было стремившееся к постоянному расши­рению пространство власти. Военные походы и завоевания, создание огромных империй и их борьба друг с другом способ­ствовали укреплению универсальных оснований изолированных прежде культур. Одним из первых и наиболее ярких при­меров являются походы Александра Ма­кедонского. Его империя просуществова­ла совсем недолго. Но стоит ли напоми­нать, что огромное пространство, объеди­ненное Александром всего лишь на несколько лет, открывает тот самый уни­версализм, который на многие столетия станет примером символического стягива­ния и парадоксального сосуществования в обширном пространстве самых разных и, кажется, несовместимых культурных из­мерений — греко-римских, персидских, египетских, индийских, иудейских, хри­стианских, исламских. Образ Александ­ра/Искандара отделился от исторической конкретики и стал транскультурным и трансисторическим. Он вошел в фольклор многих народов, мотивы рассказов о нем часто теряли главного героя и проявля­лись в сказочных биографиях разных царей. А Зуль-Карнайн, о котором Му­хаммед рассказывает в суре «Пещера», является примером метаантропологиче­ского переосмысления образа Александра в Коране*. Образ Зуль-Карнайна (Двуро­гого), отражает открытую «осевым време­нем» двойную природу человека, его «дву­рогость» — одновременную принадлежность двум мирам: человек проживает свою уникальную конкретно-историче­скую жизнь, но он всегда стремится к универсальному духу. Поэтому трансформа­ция рассказов об Александре/Исканда­ре — пример не просто «гуляющих» сю­жетов и образов. Это пример прочтения иного как своего, когда свое уже не может быть определено без того, что прежде счи­талось иным. Любопытно, что именно в Исламе образ Александра наиболее ясно интерпретируется в метаисторическом и метаантропологическом плане*. Спустя несколько столетий после походов Алек­сандра Македонского, в результате араб­ских завоеваний был объединен огромный поликультурный регион. Исламская элита арабского халифата вынуждена была при­спосабливаться к разным культурным моделям — неарабским и неисламским по происхождению. Более того, она сумела сохранить и транслировать в завоеванные арабами земли существенные элементы античного, индийского, персидского, византийского наследия, которые в результате такой трансляции обретали универ­сальное значение.

В новое время мощное влияние империй вовлекало самобытные культуры Азии, Африки и Латинской Америки в общее культурное пространство. Многочислен­ные приключенческие романы рассказы­вают о просветительской миссии колони­заторов. Однако имперская и колониальная политика связаны с угнетением поко­ренных народов, и миссия Просвещения рано или поздно вступала в жесткое противостояние с силами поддержания не­свободы и несправедливо­сти. И важно понимать, что национально-освободитель­ная борьба против колониальной политики Запада была основана на привнесенных с того же Запада идеалах гуманизма, а колониальные режимы были разрушены, именно когда колонии освоили язык прав и свобод человека. И теперь в самом центре Лондона можно увидеть памятни­ки Махатме Ганди, освободившем Ин­дию от колониальной зависимости, или Нельсону Манделе — символу борьбы с апартеидом.

Если раньше военные походы и создание огромных империй, при всех трагиче­ских следствиях завоевательной полити­ки, способствовали расширению связей между культурами, то сегодня, когда мир изменился, остаточные имперские ком­плексы подрывают универсальный дух, порождая многочисленные конфликты, разрушая доверие и способность к диа­логу даже между исторически и культур­но близкими народами.

Третья волна

В последние несколько столетий одной из наиболее мощных сил универсализма становится научно-технический про­гресс, проникающий во все сферы жизни и меняющий их до неузнаваемости. Президент Всемирного экономического форума в Давосе швейцарский эконо­мист Клаус Шваб заявил недавно о четвертой промышленной революции*, ко­торая сотрет грани между материальны­ми, цифровыми и биологическими сферами и радикально ускорит перемены в самых разных областях — искусствен­ный интеллект, робототехника, автоном­ный транспорт, 3D-печать, нанотехноло­гии, квантовые компьютеры.

Разумеется, научно-технический прогресс не всегда ведет к позитивным измене­ниям, он способствует закату целых отраслей экономики, возникновению нового неравенства, ставит сложные морально-нравственные, ценностные и политические проблемы. Научные знания и технические изобретения возникают в разных культурах. Но именно в Европе, начиная с конца Средневековья, пробуж­дается универсальная сила науки и техни­ки. Она рождается из натурфилософии, соединявшей жажду познания природы с высшими духовными смыслами и нрав­ственными ориентирами. Когда научно­-технический прогресс становится универ­сальным, его духовные истоки часто утра­чивается. В разных странах и культурах люди с легкостью увлекаются теми инно­вациями, которые делают их жизнь ком­фортнее, не желая думать о своей ответственности за издержки техногенной цивилизации. Не случайно романтически оптимистичное отношение к науке и тех­нике, которое хорошо известно по книгам Жюля Верна, сменяется вполне оправдан­ными опасениями и чувством беспомощ­ности человека перед господством техно­кратии. Евгений Замятин, Олдос Хаксли и Джордж Оруэлл показали, что самые ужасные тоталитарные режимы могут быть основаны на развитой технике. Научно-технический прогресс, как свиде­тельствует опыт двух мировых войн, может быть равнодушен к моральным и политическим проблемам, если не прила­гать специальных усилий в отстаивании свободы и достоинства человека.

Четвертая волна

В последние столетия одним из главных факторов универсализма становится капитал, превратившийся в мощную абстрактную силу, которая не знает гра­ниц и способна с огромной скоростью перемещаться из страны в страну и из отрасли в отрасль, оказывая существен­ное влияние на развитие или упадок целых стран. В конкуренции за инвести­ции в разных регионах мира вырабаты­ваются схожие универсальные принци­пы, а локальные культуры испытывают универсализирующее воздействие гло­бальных брендов и стереотипов потре­бительского общества.

Многие события мировой истории по­следних столетий сложно понять, не учи­тывая роль капитала, действующего в со­ответствии со своей внутренней логикой. Эта логика не всегда улавливается политической властью и общественными сила­ми. Отсюда нарастающие противоречия между территориальными и экстеррито­риальными интересами. Если капитал все более и более имеет глобальный характер, а производство в значительной степени сохраняет территориальную определен­ность, то это означает, что территориаль­ные и экстерриториальные интересы переплетаются весьма сложным образом. Зигмунд Бауман называет последнюю четверть ХХ века периодом «войны за независимость от пространства», в ре­зультате которой происходило освобожде­ние центров принятия решений от территориальных структур*.

Разумеется, капитал лучше чувствует себя в открытом и демократическом мире, о чем часто говорят представите­ли финансовой элиты, хотя логика капи­тала далеко не всегда корреспондируется с идеалами свободы и справедли­вости. И если капитал способствует решению значимых для общества про­блем, ведет к общественному процвета­нию и укреплению демократии, то это результат общественных усилий и лич­ной инициативы конкретных людей.

Пятая волна

Пятая волна представлена универсализи­рующей силой масс-медиа. Масс-медиа создают общие представления о качестве, красоте, комфорте, поддерживая универ­сальные образы массовой культуры. Делая мир открытым, объединяя граждан разных стран в социальные сети, новые медиа освобождают творческий потенци­ал человека от локальной замкнутости и диктата иерархических структур. Но раз­витие медиасферы создает также принци­пиально новые условия для пропаганды и контроля, проникающего в самые глуби­ны повседневной жизни.

Универсализирующая роль масс-медиа возрастает по мере изменения языка куль­туры с письменного на аудиовизуальный. Аудиовизуальный язык позволяет снимать языковые барьеры и различия, но он открывает огромные возможности и для манипуляции. Впрочем, как справедливо заметил Жиль Делёз, альтернатива со­стоит не в различии между письменной и аудиовизуальной культурой, а «в выборе между творческими возможностями (как аудиовизуальной культуры, так и литера­туры) и подчинением власти»*. Эта тра­диционная для человека и общества ди­лемма обретает новый драматизм в усло­виях цифровой революции.

Шестая волна

Описанные выше пять волн универсализ­ма способствовали созданию современ­ных обществ, в которых развитие культу­ры и экономики вело к более справедливо­му и гуманному мироустройству, Однако универсализм связан не только с позитив­ными изменениями. Шестая волна акку­мулирует разрушительные последствия универсализации. Если выбрать более точную метафору, то речь идет о глобаль­ной тени, нависшей от предыдущих волн универсализма. Столкновение универ­сального и уникального не всегда завер­шалось продуктивным синтезом, иногда это столкновение вело к локальному раз­рушению систем регуляции, погружая целые регионы в криминальный хаос. Криминал использует локальную деграда­цию в самых разных уголках мира, связы­вая их нитями коррупции, терроризма, наркомафии. Сегодня языки глобальной преступности и международного терро­ризма — это тоже универсальные языки. Теневые стороны глобального общества отражают, искажают и используют в своих целях универсализм глобального мира. Вряд ли современные коррумпированные режимы или террористические организации были бы столь же устойчи­вы, если бы они не интегрировались в мировую финансовую систему.

В результате растущих рисков баланс между свободой и безопасностью нару­шается даже в странах, считающихся образцом демократии. Интеграция воен­ной мощи и полицейских функций в ответ на расширение глобальной тене­вой зоны не может не вызывать беспо­койства граждан в разных частях мира.

Седьмая волна

Ни одна из шести волн универсализма не гарантирует сегодня свободное и спра­ведливое мироустройство. Открывая новые универсалистские перспективы, каждая из них оставляла человека перед драматичным и непростым выбором между свободой и зависимостью, лич­ной активностью и следованием за авто­ритетами, стремлением к высшим идеа­лам и погружением в хаос, невежество и изоляционизм.

В этих условиях по-новому звучит тезис Юргена Хабермаса о том, что интеграция общества осуществляется тремя основны­ми силами: бюрократическими, фискаль­ными и коммуникативными*. Первые два интегратора (власть и деньги) Хабер­мас относил к инструментам системного насилия над жизненными мирами, в которых коммуникативное действие создает основания для диалога, взаимопонима­ния, самоорганизации и солидарности граждан. Если некое пространство оказы­вается в безраздельной власти бюрократических и фискальных инструментов, то это может обернуться существенными угрозами для жизненных миров и повсе­дневных интересов людей. Радикальным примером системного насилия является война, которая чаще всего начинается из­-за властных и экономических противоре­чий, но разрушает, прежде всего, доверие между людьми и гражданский диалог.

Поэтому принципиально важно заду­маться о том, какими именно будут уни­версальные основания наших культур. Будут ли они определяться международ­ной бюрократией, вооруженной силой, влиянием капитала, соблазнами потреби­тельского общества. Или ключевыми ста­нут гражданские усилия, вдохновляемые просветительскими идеалами свободной и достойной жизни.

Седьмая волна — это волна граждан­ской активности в межкультурном диалоге и поддержании гражданского духа универсализма. Гражданский универса­лизм восходит к философам-просветителям, доказывавшим, что все люди принадлежат к одному человеческому роду и обладают равными правами на достойную жизнь. Но поднимается седьмая волна значительно раньше. Первые примеры духовного миссио­нерства и подвижничества редко удер­живались внутри географических и политических границ. Еще в эпоху средневековья воспитание универсаль­ной гражданственности было миссией таких центров интеллектуальной жи­зни, какими были первые европейские университеты. Там звучал общий для разных уголков Европы язык — латин­ский.

Проявление гражданской активности в самых разных сферах современной жизни не может быть ограничено узко­локальными рамками. Сегодня крупней­шие университеты успешно применяют образовательную мобильность, а одним из признаков профессионализма вы­пускников является их способность коммуницировать в разных культурных сре­дах. Экологическое движение может достичь своих целей только в глобальном масштабе. Благотворительные проекты часто связывают разные страны и конти­ненты. Развитие современного искус­ства невозможно в узких этнических или национальных рамках. Даже в годы, когда советское общество вынуждено было жить за железным занавесом, а Европа была разделена почти непреодо­лимой стеной, невозможно было сдер­живать межкультурные контакты, обще­ние исследователей, писателей и худож­ников. Если где-то это взаимодействие запрещалось и преследовалось, то оно уходило в подполье. Западные тексты, не изданные в Советском Союзе по цен­зурным соображениям, перепечатывались и переписывались вручную, а рус­скую литературу ХХ века невозможно представить без литературы русского за­рубежья.

Предложенный Хаканом Алтинаем кон­цепт «глобальной гражданственности»* принципиально важен. Однако реаль­ность, стоящая за этим понятием пока не вполне очевидна. Люди не всегда осо­знают влияние глобальных проблем на их локальную жизнь. Интересы граждан разных стран еще слабо соотносятся друг с другом. Но уже сегодня особое значение имеет создание глобальных институциональных оснований гражданского диалога. В современных усло­виях необходимо проделать работу, аналогичную той, которую несколько сто­летий назад вели основоположники тео­рии и практики демократии. Насколько возможны верховенство права, разделе­ние властей, система сдержек и проти­вовесов в глобальной системе? Какие следует создать новые гарантии, защи­щающие свободу и справедливость в современном мире? Ответы на эти вопросы неочевидны, особенно, если иметь в виду, что универсализм прав и свобод человека не может утвердиться насильственно, он не привносится авто­матически вместе с гуманитарной помо­щью и благами современной цивилиза­ции.

Дискуссия об универсализме не ставит и не должна ставить под сомнение само­бытность культур, их многообразие и неповторимую уникальность каждой из них. Более того, сохранение самобытных культур и поддержание культурного мно­гообразия возможны только в условиях универсальных «правил игры», основан­ных на обновлении и укреплении между­народного права.

Размышляя о смысле и назначении исто­рии, Карл Ясперс не видел достаточных оснований для единства и универсаль­ности истории. И в этом он, скорее всего, был прав. Однако он был прав и в другом: единство истории и универса­лизм мышления — не данность, а то, к чему человечество стремится в процес­се развития и преодоления. «Быть может, единство истории возникает из того, что люди способны понять друг друга в идее единого, в единой истине, в мире духа, в котором всё осмысленно соотносится друг с другом, всё сопри­частно друг другу, каким бы чуждым оно ни было»*.