Оглавление:
К читателю
Семинар
Тема номера
XXI век: вызовы и угрозы
-
СНГ"2: Непризнанные государства на постсоветском пространстве
-
Национальные меньшинства, рынок и демократия*
-
Государство и частные интересы в глобальном мире
Концепция
Дискуссия
-
Почему президент делает это...
-
Свобода слова и корпоративная этика
-
Взаимодействие СМИ и правительства в Великобритании
Наш анонс
-
Уильям М. Джонстон. Австрийский Ренессанс. Интеллектуальная и социальная история Австро-Венгрии 1848 — 1938 гг. Перевод с английского.
-
Юрий Гиренко. Новая русская революция. Опыты политического осмысления.
Новые практики и институты
Личный опыт
Идеи и понятия
Горизонты понимания
Nota bene
№ 32 (1) 2005
СНГ"2: Непризнанные государства на постсоветском пространстве

Проблему непризнанных государств нередко сводят к ее формально-юридическому аспекту. Между тем в терминах исключительно формальной юриспруденции данный феномен не может быть исследован и понят. Само создание непризнанных государств и начало борьбы за их признание — факты эмоционально-символического и социокультурного плана, без учета которых невозможно эффективное урегулирование межэтнических споров — неизбежного спутника этих особых государственных образований. При изучении вопроса о соотношении формально-правовых и фактических составляющих государственного строительства (нацстроительства, политической легитимации) трудно представить себе более благодатную тему, чем непризнанные государства. Немецкий мыслитель Фердинанд Лассаль отмечал, что существует два вида конституций — «формальная» и «фактическая». Думается, что анализ природы непризнанных государств более перспективен с позиций «фактического» конституционного права.
Однако, прежде чем приступить к такому анализу, необходимо понять, что подразумевается под термином «непризнанные государства». Их непризнание мировым сообществом? Но сегодня институт мирового сообщества находится в глубоком кризисе, и не только политико-правовом, но и аксиологическом, ценностном. В эпоху глобального пост модерна, наступившего после распада ялтинско-потсдамского мира, не вполне еще вырисовались контуры нового миропорядка, а значит, и критерии признания (непризнания) некоего образования как самостоятельного государства. Какие же критерии следует брать за основу? Единый суверенитет над подведомственной территорией? Тогда, очевидно, Грузию или Азербайджан не следовало бы признавать как государства, поскольку ни одно из этих образований к моменту своего официального признания не осуществляло единый суверенитет над всей своей территорией. К 1991 году Азербайджан фактически перестал контролировать большую часть Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО), а в 1994 году — и семь собственно азербайджанских районов. В том же году Грузия утратила суверенитет над большей частью территории Юго-Осетинской автономной области. В сентябре 1993 года из-под юрисдикции Грузии вышла Абхазия. В этом смысле и у России в конце 1991 — начале 1992 года и в сентябре 1996-го могли возникнуть проблемы из-за Чечни, оказавшейся фактически вне российского правового и политического пространства. Кстати сказать, и у самих непризнанных государств с обеспечением суверенитета тоже не все однозначно. Границы самопровозглашенных государств и бывших советских автономий (территориальных основ будущих непризнанных образований) не всегда совпадают. В состав Нагорно-Карабахской республики (НКР) помимо территории бывшей НКАО в 1991 году был включен населенный армянами Шаумяновский район. Однако сегодня силы самообороны НКР этот район не контролируют, так же как не контролируют и части Мардакертского и Мартунинского районов бывшей НКАО. Отсюда проистекают требования к азербайджанской стороне прекратить «оккупацию территории Нагорного Карабаха». Абхазский непризнанный суверенитет не распространяется на Кодорское ущелье (Абхазскую Сванетию). Весьма слабым является административный контроль непризнанной республики над грузиноязычным (точнее, мегрелоязычным) Гальским районом.
Может быть, стоит взять за основу критерий «состоятельности» государства? Но государственные институты (армия, полиция, чиновничий аппарат) НКР намного эффективнее азербайджанских, Абхазии — результативнее грузинских (по крайней мере, периода президентства Шеварднадзе), а государственные институты Приднестровья (ПМР) не уступают молдавским. По мнению немецкого политолога Штефана Трёбста, именно государственная состоятельность — основное препятствие, не позволяющее рассматривать непризнанные государства в качестве бандитских анклавов. Последние не притязают на легитимность, им не нужны государственная символика и, главное, государственно-исторический миф*. Между тем идеологические системы непризнанных государств постсоветского пространства насквозь историчны.
Но самая большая проблема заключается в том факте, что непризнанные государства признаются людьми, их населяющими. Можно сколько угодно обвинять в экстремизме политиков НКР, ПМР, Абхазии или Южной Осетии (и обвинять, заметим, справедливо), но их экстремизм опирался и опирается на массовую поддержку граждан государств, которые формально не существуют. Более того, в любой миротворческой инициативе, направленной на разрешение спора между признанным и непризнанным государством, этот экстремизм должен быть учтен. Иначе последствия могут иметь плачевный характер. Очевидно, что, даже «купив» абхазскую элиту, невозможно будет успокоить Абхазию, если начнется массовое возвращение грузинских беженцев не только в Гальский район, но и в Сухуми, Гагру, Леселидзе, а «покупка» властей ПМР не сделает жителей Приднестровья лояльными гражданами независимой Молдовы.
Для успешного разрешения проблемы непризнанных государств необходимо определить причины их массового появления в начале 1990-х годов (по словам британского эксперта Томаса де Ваала, это был своеобразный «мировой рекорд»)*. На мой взгляд, здесь следует выделить два фактора: международный и внутренний (последний в большей степени социокультурный).
Анализ причин крушения ялтинско-потсдамской системы международных отношений не является предметом настоящей статьи. Тем не менее в ее рамках стоит отметить несколько принципиальных моментов. Среди первопричин «похорон Ялты» обычно называют два разнонаправленных процесса: объединение Германии и распад Советского Союза. Думается, что воссоединение «осси» и «весси» и исчезновение с карты мира государства, занимавшего 1/6 часть суши, было бы вернее рассматривать как следствие. С моей точки зрения, причиной краха «ялтинского мира» стало внутреннее фундаментальное противоречие самой международной системы «Ялты и Потсдама» — противоречие между принципами территориальной целостности и нерушимости послевоенных границ и правом этнических меньшинств на самоопределение. И тот и другой принципы были зафиксированы во всех основополагающих декларациях и пактах ООН. Ялтинский мир создавали друзья-враги (такого радикального разрыва вчерашних союзников Версальский мир не знал). Этот мир неизбежно базировался на сдержках и противовесах, коими и стали, с одной стороны, нерушимость границ и территориальная целостность, а с другой — защита прав этнических меньшинств.
В 1975 году в Хельсинки была подведена черта под Второй мировой войной и торжественно провозглашена нерушимость послевоенных границ. В то же время в Международном пакте о гражданских и политических правах ООН(принят 16 декабря 1966-го, вступил в силу 23 марта 1976 года) признавалось, что «все народы имеют право на самоопределение... Ниодин народ, ни в коем случае не может быть лишен принадлежащих ему средств существования». Данный пакт по сути дела юридически формировал право народа на «свою» территорию и расположенные на ней природные богатства. «Ничто в настоящем Пакте не должно толковаться как ущемление неотъемлемого права всех народов обладать и пользоваться в полной мере и свободно своими естественными богатствами и ресурсами»*.
Подобное противоречие предоставляло возможности для двойной международной бухгалтерии. Советский Союз, защищая священное право этнических меньшинств, апеллировал к борцам за «национальное освобождение» от «наследия колониализма», а США и их союзники отстаивали «права человека» и «ценности свободы». В результате два столпа ялтинского мира, два «полюса» международной системы в борьбе друг с другом укрепляли этносепаратизм и, как следствие, терроризм.
Крах СССР и Варшавского блока открыл шлюзы для свободного плавания «молодых демократий», положивших в основу своих идеологий принцип этнонационального самоопределения. По словам Вячеслава Никонова, «распад СССР положил начало явно недооцененному на Западе процессу формирования национальных государств. Никогда до 1991 года на планете не было таких организованных по этническому принципу суверенных стран... »*. Новые суверенные государства бывшего СССР с момента обретения независимости, где в явной, а где в закамуфлированной форме конвертировали принцип права наций на самоопределение в принцип территориальной целостности. «Сдержки и противовесы» были принесены в жертву делу «национального строительства». Следствием такой «смены вех» стали этнополитические конфликты, переросшие в некоторых регионах (в особенности на Южном Кавказе) в «горячую фазу». По мнению президента Грузинского международного фонда международных и стратегических исследований Александра Рондели, подобная ситуация продемонстрировала неготовность элит Южного Кавказа к современному госстроительству. «Южный Кавказ был периферией Российской империи, но все же он был органичнее связан с остальным миром, нежели постсоветские Азербайджан, Армения и Грузия, в одночасье оказавшиеся суверенными государствами... »*. В итоге провала коммунистического эксперимента в национальных республиках, входивших в Союз, идеологию «интернационализма» сменила идея этнической собственности на землю.
Центральным элементом новой идентичности выступает «своя» земля, которая рассматривается как святыня, как нечто совершенно независимое от ее экономической или геополитической ценности. Между тем, если руководствоваться подобной логикой, все попытки разрешения межэтнического конфликта заранее обречены на провал. Например, если абхазской стороне предлагается план возвращения грузинских беженцев в Гальский район, где они были подавляющим большинством, то в качестве контраргумента выдвигается тезис о древней абхазской Самурзакани, где большинство было этнически абхазским. Когда же абхазскую элиту обвиняют в проведении этнической чистки, которой подверглись в 1993 году более 200 тысяч грузин (составлявших до войны более сорока пяти процентов, то есть численное большинство республики), она предъявляет материалы, свидетельствующие, что грузины оказались большинством в результате насильственной «грузинизации» абхазской территории, проводимой руководством Грузинской ССР.
В свою очередь грузинская сторона в ответ на обвинение о необоснованности силового подхода к разрешению абхазской проблемы выдвигает свою аргументацию: Абхазия — земля с автохтонным грузинским населением, исторически принадлежащая Грузии, и никто, кроме Грузии, не имеет права устанавливать там свои порядки. Сходным образом армянская сторона настаивает на древности своего появления на территории Карабаха, а азербайджанская напоминает о государственности своих соплеменников на той же территории (Иреванское, Нахчыванское, Карабахское ханства).
Очевидно, что при таком подходе общественно-политические «видения» мира конфликтующих сторон на Кавказе никогда не совместятся друг с другом. Для грузин борьба за Южную Осетию будет защитой грузинского Самачабло (то есть земли грузинских князей Мачабели) или Шида Картли (то есть «Внутренней Картли» ), а для осетин борьбой против «малой империи». Армянская «историософия» будет «брать план» Сумгаита и Баку, а азербайджанская ограничится только панорамой Ходжаллы. Грузинская сторона будет помнить одну лишь этническую чистку 1993 года, а абхазы — процесс насильственной грузинизации и вторжение войск Госсовета Грузии в августе 1992 года.
«Своя земля» как идеологический концепт предполагает приоритет этнической коллективной собственности. Этнос, и только он, может выступать верховным собственником и распорядителем земли. При этом (в отличие от обоснования прав собственности в гражданском праве) права на «свою землю» трактуются произвольно, исходя из исторического «презентизма», без учета реалий прошлого. Тот факт, что последовательное осуществление принципа jus рriтае occupationis (право первого захвата) в конечном итоге обесценивает сам концепт «своей земли», обычно не учитывается. Для лидеров национальных движений здесь нет логического противоречия. Однако если следовать этой логике, то у греков не меньше прав на Абхазию, чем у абхазов и грузин, а удин можно признать «заинтересованной стороной» в защите «своего» Карабаха.
Легитимизация власти в постсоветских государственных образованиях осуществлялась на основе «принципа крови» под лозунгом создания «своих» государств, выражающих интересы «своей» земли. Но следование этому принципу в конечном итоге заложило мину замедленного действия под легитимность новых государств и национальных образований. При этом под легитимностью следует понимать восприятие власти не только как законной, но и как выражающей интересы граждан.
«Один этнос — одно государство» — не самый лучший подход для обеспечения легитимности власти в странах с полиэтничным и поликонфессиональным населением и многочисленными образами «своих земель». Отсюда и возникновение непризнанных государств, которые, по мнению Томаса де Ваала, «не имеет смысла рассматривать... как временное явление, которое само по себе исчезнет».
Эти образования успели обзавестись многими атрибутами государственности — госсимволикой, правительством и парламентом, бюджетом, армией, полицейскими силами и структурами безопасности, разработали основы национальной идеологии. Однако, по словам того же автора, «не следует забывать, что эти образования утвердились как самоуправляющиеся единицы, только избавившись от больших сообществ... » А претензии на легитимность самопровозглашенных структур также основывались на апелляциях к «своей земле»*. Родившись в результате «бегства» от нелегитимности признанных образований Южного Кавказа, непризнанные государства сами оказались в той же ловушке. Абхазия оказалась чужой для грузин, а НКРдля азербайджанцев. Круг замкнулся.
Было бы серьезной ошибкой считать ожидания признанных и непризнанных образований на постсоветском пространстве исключительно утопиями и иллюзиями. За этими утопиями стоит тысячелетний исторический опыт. В условиях обретения политической свободы социумы бывших советских национальных республик принялись спасать самое, с их точки зрения, дорогое — свою этническую идентичность. Но, признав ее наличие, не стоит впадать в другую крайность и абсолютизировать цивилизационную и культурную «уникальность» соответствующих локальных менталитетов. Если бы эта «уникальность» получала импульсы в замкнутом географическом (геополитическом) пространстве, можно было бы считать такое пространство особой этнографической территорией. Но в условиях глобализации «вызовы», исходящие от непризнанных государств, затрагивают не только интересы близлежащих стран, но и Европы, и США. Таким образом, необходимость международной кооперации ведущих государств мира в обеспечении легитимности на постсоветском пространстве диктуют вполне прагматичные соображения.
Поддержание очагов не стабильности на постсоветском пространстве нигде не принесло России существенных дивидендов. Реакцией на проармянский крен российской политики и поддержку НКРстало создание Культурного центра Чеченской Республики Ичкерия (январь 1995 г.) и офиса полпреда Ичкерии в Баку (1999 г.). «Неоценимую помощь в размещении беженцев нам оказал Азербайджан», — высказывался в свое время глава «внешней разведки» сепаратисткой Ичкерии Хож-Ахмед Нухаев*. Некоторое исправление азербайджанского вектора российской политики в 2000 — 2001 годах привело к экстрадиции ряда чеченских сепаратистов из Азербайджана и появлению «Открытого письма чеченских беженцев» президенту Азербайджана Гейдару Алиеву, в котором азербайджанская власть подверглась уничтожающей критике за «античеченскую политику». Проабхазский крен российской политики аукнулся эхом в Панкисском и Кодорском ущельях в 2001 — 2002 годах.
Вместе с тем, очевидно, что разрешение своих социально-экономических и этнополитических проблем граждане непризнанных государств связывают с Россией. Просто «сдать» их было бы столь же непростительной ошибкой, как поддержать в одностороннем порядке в начале 1990-х годов. «Сдача» Южной Осетии и Абхазии повлечет за собой дестабилизацию этнополитической ситуации в Северной Осетии, Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Односторонние уступки России в карабахском урегулировании вызовут резкое неприятие многочисленной армянской диаспоры (хорошо структурированной и экономически сильной).
Как же приблизиться к разрешению проблемы непризнанных государств? Во-первых, понятно, что проблема непризнанных государств, отколовшихся от официально признанных, не решается в формате их совместных переговоров из-за отсутствия взаимного доверия и ресурсов для выполнения любых гарантий. Этот факт требует признания, а не политкорректного умолчания. Во-вторых, необходимо прагматичное, а не романтическое миротворчество. Иной выбор — дать судьбе свершиться и прибегнуть к «последнему доводу королей». Ясно, что реализация «фаталистического сценария» не принесет ничего, кроме очередной масштабной дестабилизации на просторах СНГ. Следовательно, прагматичное миротворчество безальтернативно. Но оно потребует отказа от любых умозрительных гуманитарных схем типа немедленного возвращения беженцев и предоставления отколовшимся непризнанным государствам особого статуса. Пора понять, что беженцы — это не старики и малые дети, а владельцы движимого и недвижимого имущества, кем-то давно занятого и обжитого. Поэтому беженцам должна быть выплачена компенсация за материальный и моральный ущерб и выделены средства на обустройство на новом месте при помощи международных финансовых институтов. Как бы, на первый взгляд, цинично ни выглядели подобные проекты — это единственная возможность избежать нового передела собственности, сфер влияния и обострения межэтнических отношений в Абхазии, НКР и, в меньшей степени, в Южной Осетии и Приднестровье.
Увы, но ради недопущения новых межэтнических эксцессов придется признать результаты этнических чисток начала 1990-х годов. Опыт Косово и Сербской Краины должен стать уроком-предостережением для постконфликтного урегулирования на постсоветском пространстве. Россия, Европейский союз и США могли бы выступить гарантами непередела собственности и власти в непризнанных государствах. Очевидно, что только при условии гарантии сохранения завоеванных ресурсов (и административных рент!) нынешняя элита непризнанных государств, ставшая таковой благодаря военным успехам, сможет согласиться на существование в «матрешечном» (по дейтонскому образцу) признанном государстве.
