Общая тетрадь

№ 32 (1) 2005

Взаимодействие СМИ и правительства в Великобритании

Поделюсь своими размышлениями о том, как развивались отношения между правительством и массмедиа в Соединенном Королевстве. Как вообще в демократической стране должны строиться отноше­ния между правительством и СМИ.

Я проработал в правительстве и в журналистике более ше­стидесяти лет. Четырнадцать лет назад Маргарет Тэтчер ушла в отставку, а я ушел на пенсию и сейчас работаю в качестве ведущего газетной колонки, консультанта по медий­ным вопросам и телеведущего.

Британская жизнь была бы неполной без журналистов, и, конечно, журналисты часто ее украшают.

Когда я начал работать в журналистике, у нас в основном были газеты, а из других средств массовой информации только радио Би-би-си. Помню, как в 1938 году появилось экспериментальное телевидение. Сейчас же у нас есть спут­никовое, международное, многоканальное телевидение — это наши СМИ номер один. А что касается газет, то они, по­-прежнему существуя, пытаются выжить. Правда, у самой крупной из них тираж более 10 миллионов. Но они уже не имеют такой политической силы, как телевидение.

Деятельность средств массовой информации определя­ют два момента. Во-первых, являясь коммерческими, они соперничают, конкурируют между собой. Реклама зави­сит от рейтинга, от того, сколько зрительских глаз при­влечено к тому или иному каналу. От этого зависит успех. Би-би-си, скорее всего, смотрят в каждом доме, где есть телевизор, но если исчезнет аудитория — кто обеспечит существование тысяч сотрудников компании? Все это, ес­тественно, сказывается на качестве средств массовой ин­формации. И второй момент связан с распространением международных программ. Раньше в Британии мы боро­лись с точками зрения, которые нам навязывали извне. Сейчас происходит глобализация и стиля жизни, и точек зрения. Поэтому и диктаторам стало непросто контроли­ровать собственные государства. Была такая песня в Пер­вую мировую войну: о том, что невозможно заставить ос­таться в деревне тех, кто увидел Париж. То же происхо­дит и в нашем мире. А началось все, может быть, еще в XVIII веке. Но только теперь, благодаря распростране­нию коммуникаций, мы можем, сидя в кресле, получать фактически мгновенно информацию обо всем, что про­исходит на свете.

Эта скорость определяет и реакцию на то, что происходит. Политик ориен­тирован на международные события, он должен вовремя отреагировать должным образом, а если он этого не сделает, то может не состояться как по­литик. Безусловно, скорость действия СМИ играет в этом немаловажную роль.

Новые средства массовой информации создали дополнительный соблазн для политиков, потому что они теперь могут выступать пе­ред очень большой аудито­рией. Это определяет и по­литическую, и вообще национальную жизнь во многих государствах. «Мать всех парламентов» — Вестминстер в Англии уже не тот, что был раньше: его за­седания передаются по телевидению, а парламентария могут остановить на улице и взять у него интервью.

Я все время сравниваю, что было раньше и что происходит сейчас, Мы наблю­даем, как телевидение стремится расширить свою аудиторию и перейти от се­рьезного содержания к внешним эффектам. Многие считают это весьма важ­ным. И действительно, все это влияет на политику. Борьба за аудиторию обо­стряется, что вынуждает придумывать все более мощные эффекты. Происхо­дит своего рода подготовка зрителей-читателей к восприятию информации, для того чтобы они «подсели» на ваши передачи, но в то же время это ведет к упрощению — иногда чрезмерному.

Для того, собственно, мы, журналисты, и нужны. Сложные вещи мы делаем простыми для понимания простых людей. Происходит отбор, фильтрация ка­ких-то фактов, что в итоге приводит к устранению деталей. Отсеиваются дополнительные точки зрения или комментарии, которые якобы портят общую картину, заданную тем или иным органом СМИ или политической партией. Конкуренция неизбежно сопровождается стремлением к сенсациям, напри­мер, сексуального характера, приводит к вмешательству в личную жизнь граж­дан. И в результате в борьбе за массовую аудиторию наступает неизбежная примитивизация.

СМИ сейчас не только информируют и не только развлекают. Есть и побоч­ные эффекты от их деятельности. Например, кто-то появился на экране теле­визора буквально на пятнадцать секунд, и его запомнили. Все его узнают... Конечно, в Британии существуют определенные нормы и стандарты, кодекс поведения. В частности, Комиссия по рассмотрению жалоб на прессу — это, может быть, самая суровая комиссия, работа которой оплачивается, кстати, за счет прессы.

Но стоит все же сказать прямо: в целом значение политики и журналистики уменьшается. Это происходит не только в Британии. В Соединенных Штатах телевидение, например, просто ужасно. Очень часто передачи никуда не годят­ся. Хотя в них можно найти то, чего нет в газетах, они не приводят к позитив­ным эмоциям и впечатлениям. А вот во Франции газеты — националистические. Они сопротивляются вмешательству извне. Дело в том, что спутниковое теле­видение вещает в основном на английском языке, а французы считают француз­ский чем-то вроде национальной валюты и поэтому дорожат своей прессой, Нечто подобное происходит во всем мире, в разных странах, и, рассматривая ситуацию в целом, можно видеть, куда мы, собственно, идем и какие воздейст­вия испытываем.

В России сейчас много говорят о свободе слова, и я хочу предупредить, что вряд ли этот путь будет простым. Идеальных отношений между правительст­вом и СМИ не бывает. Это невозможно никогда и нигде, ни при каких обсто­ятельствах. Но я думаю, что идеал всегда надо иметь в качестве цели, к кото­рой все мы стремимся.

Распространение спутниковых СМИ может, конечно, оказать влияние на по­литику, но даже в самых старых демократиях, таких как Великобритания, у по­литиков срабатывает инстинкт самосохранения. Они тоже не хотят никакого контроля и хотят доминировать в СМИ. Нужно помнить, что ни один чинов­ник, ни один бюрократ не верит в открытость, они верят только в конспира­тивность и в повышенную секретность.

Что происходило в Британии в последние пятьдесят лет? Мы по праву счита­емся открытой демократией, но даже у нас нет абсолютной гармонии между правительством и средствами массовой информации. Пока правительство ра­ботало с доверием и уважением к прессе, а пресса, в свою очередь, в основной своей части не стремилась к дискредитации политиков, удерживать равнове­сие было не очень сложно. Однако это не означает, что тех же взглядов при­держивались владельцы изданий. В 1920 — 1930-е годы два наших крупных из­дателя пытались основать собственную политическую партию — экстремист­ского толка. Однако общество не пошло им навстречу. В то время, когда я при­шел в пресс-службу, существовали достаточно корректные отношения с журналистами. Политики были гораздо более открытыми и искренними, чем сегодня. Без опасения говорили об исключительно острых вопросах.

Начиная же примерно с 60-х годов мы наблюдаем постепенную эрозию обще­ства, основанного на взаимоуважении. Я думаю, что наши нынешние сложно­сти вызваны изменением самой структуры общества. И,я бы сказал, искушением открытостью. Это искушение в настоящее время распространяется на все сферы, в том числе и на частную жизнь людей. У меня никогда бы и в мыс­лях не было покуситься на частную жизнь политика, но меняются критерии общественных отношений. Конечно, ситуация у нас не очень плохая, но если вдаваться в подробности, картина получается грустной. Так что изучайте и наш опыт, чтобы не наступать на те же грабли.

А сейчас немного истории. Давайте посмотрим, как развивались в Британии отношения между СМИ и правительством в прошлом. Еще в XV веке Уильям Кэкстон основал типографию в Вестминстере. Это понравилось тогдашнему королю Великобритании Ричарду III, потому что Библию стали печатать большими тиражами. Потом Генрих VIII запретил импортировать книги, ис­пользовал протекционистские меры, и с тех пор в течение нескольких столе­тий в Британии существовала цензура, налоги, вводились другие препоны для журналистов. Их даже сажали в тюрьму. Затем парламент разрешил печатать протоколы своих заседаний. Теперь общественности было известно, что про­исходит в парламенте. Особенно, когда за дело взялся доктор Джонс, потому что то, что он печатал, было гораздо лучше, чем то, что звучало на самом деле внутри парламента. Не буду объяснять, почему эту практику прекратили. Наверно, чтобы король не читал эти документы. Чарльз II, например, даже за­сылал в парламент своих шпионов, чтобы знать, что делают парламентарии... В 1803 году, однако, в парламенте выделили специальные места для журнали­стов, которые могли сидеть в галерее для посетителей. Там было неудобно, очень душно и темно. И только в 1945 году для журналистов в палате общин создали специальную галерею, откуда можно было видеть и слышать, что же происходит в зале заседаний. На это понадобилось 142 года!

Политики в Британии никогда много не говорили средствам массовой инфор­мации, а если им приходилось это делать, то не по собственной воле. Но, так или иначе, отношения между правительством и прессой существовали, хотя развивались хаотично.

Во время Первой мировой войны в стране появился министр информации. До этого идея создания такого поста встречала большое сопротивление. А по­сле войны его опять упразднили. Почему? Потому что политики сказали: возможно, нам и стоит иметь тако­го министра в военное вре­мя, но в мирное время он совершенно ни к чему. Это нарушает баланс между правительством и оппозицией и просто мешает.

В годы Второй мировой войны снова возник вопрос о создании службы, за­нимающейся связями с общественностью. И сразу после войны пришлось вплотную заняться этим вопросом, хотя сопротивление было достаточно сильным.

К 1951 году информационная служба правительства приняла в общих чертах ту форму, какую она имеет сегодня. Она состояла из госслужащих, которым приказывалось вести себя подобающим образом, по-божески в отношении СМИ. Возможно, это был самый добрый совет, который когда-либо давали ин­формационным службам. Если вы государственный служащий, занимающий­ся информационной поддержкой правительства, вы должны оставаться поли­тически нейтральным. Какое бы в стране ни было правительство, представи­тели информационной службы обязаны представлять исключительно его точку зрения, а не партии, которая сформировала это правительство. Я никогда не бывал в штаб-квартире консервативной партии, ни разу не принимал учас­тия в собраниях, заседаниях или совете этой партии. Я присутствовал исклю­чительно на министерских и правительственных заседаниях. Высказываться нейтрально было нелегкой задачей. Я не должен был говорить, что то или иное правительство, допустим, успешно контролирует стачечное движение в Британии. Я мог только сказать, сколько в тот или иной период было в стра­не забастовок и как снизилось их количество за последние годы. Слушателям или зрителям предоставлялась возможность самим составлять мнение на ос­новании изложенного.

Второе требование к госслужащим состояло в том, что ни один из министров или членов правительства не имел права использовать общественные финан­сы для партстроительства или каких-то дел, связанных с той или иной политической партией. В противном случае им грозило парламентское расследова­ние в палате общин. Мне кажется, что за правительством нужно внимательно наблюдать, потому что в распоряжении у чиновников слишком много власти и огромное количество денег. Они должны знать, что они подотчетны. Это достигается, прежде всего, посредством парламента, который для этого и пред­назначен, но то же самое должны делать и средства массовой информации.

Государственный служащий, занятый в информационной службе, должен пре­дельно внимательно относиться к источникам информации. Потому что лю­ди, которые дают вам информацию, могут добросовестно заблуждаться, Ины­ми словами, нельзя ни при каких обстоятельствах опираться на данные так на­зываемых анонимных источников.

Наконец, государственный служащий не может иметь фаворитов при распространении новостей и информации. Я горжусь тем, что, когда ушел в отставку с поста пресс-секретаря Маргарет Тэтчер, корреспондент коммунистической лондонской газеты «Морнинг стар» (не написавший о ней за одиннадцать с половиной лет ни одного доброго слова) сказал: спасибо большое за то, что вы никогда не пытались меня дискриминировать. Это была, наверное, выс­шая похвала, которую я получил.

Входило ли в мои обязанно­сти запрещать какие-то не­гативные сообщения? Нет. Я был, конечно, в курсе всего, что публиковалось. Но каждый имел право сказать о правительстве и министрах все что угодно. И министр, разумеется, мог го­ворить все, что он хотел, — на то он и министр. Что же касается правительст­венной информационной службы, то она имела дело только с официальными заявлениями министра, за которые тот нес ответственность. И министр искал способ, чтобы в печать попали как можно лучшие слова о том, какие достиже­ния у правительства. Ему важно было оправдать свое присутствие в правительстве. Конечно, журналисты могли по-своему интерпретировать все, что он сказал, добавляя свои собственные оценки, не всегда приятные тем же министрам.

Тот кодекс профессиональной этики, о котором мы говорили, очень важен для госслужащих на информационной службе. У меня было на этом посту че­тырнадцать предшественников и теперь уже три преемника. И все мы не толь­ко поддерживали существование этой службы, но, можно сказать, осуществля­ли за ней почти полицейский надзор. Мы находились (и находимся) под по­стоянным перекрестным вниманием со стороны как парламента, так и раз­личных оппозиционных групп и министерств.

Не стану отрицать, что были и ошибки. Я сам ответственен за ряд ошибок в работе информационной службы. Вступив в должность, я хотел изменить си­стему, сделать ее более эффективной. Пытался чрезмерно ее централизировать. Из-за этого попадал иногда в неприятные положения. На самом деле, когда есть система, которая хорошо и надежно работает, не нужно ей мешать. Зачем улучшать, когда она и так хорошо работает?

В середине 70-х годов средства массовой информации не сразу пришли к осо­знанию своего возросшего могущества в связи с развитием телевидения. Уро­вень безответственности, который царил в те годы, наверное, превосходил тот, что мы имеем сейчас. Полагаю, многие промахи были совершены из-за неверной трактовки задач самой системы информационной службы прави­тельства. Государственные служащие, в целом информационная служба рабо­тали достаточно эффективно. Правительства уходили в отставку из-за собст­венных ошибок, а не из-за того, какое впечатление создавалось о них в СМИ. Мне не кажется, что в Великобритании существовал постоянный дефицит до­верия к правительству.

Информационная служба правительства фактически выступает в роли пови­тухи, способствуя рождению новостей, доводя факты до сведения обществен­ности. Но при этом необходимо помнить, что реальность всегда гораздо сложнее, чем мы ее представляем. Молчание информационной службы, пожалуй, оглушает больше, чем любые произнесенные слова. Тони Блэр вступил в должность с помощью исключительно безжалостной и мощной медиа-машины. И эта медиа-машина, в частности, говорила о том, что консерваторы погрязли во лжи и мракобесии. Что произошло? В течение первых двенадцати месяцев основные чиновники информационной правительственной службы были от­странены от должности. Некоторые из них ушли в отставку, иные были заме­нены. Фактически произошла полная ротация. К концу 2001 года остался только один сотрудник из прежнего состава. Никогда ранее в британской ис­тории мы не наблюдали такой полной ротации, я бы сказал — чистки прави­тельственной информационной службы. Теперь мои коллеги, работающие в информационной службе правительства (это мое личное мнение), стремятся придать всему сказанному политическую окраску.

Должен сказать, что некоторым журналистам очень нравится подобная ситу­ация. В настоящее время утечка информации — рутинная часть функциониро­вания британской правительственной машины. Ни одно заявление правительства не доходит до парламента без того, чтобы о нем не стало известно из каких-либо иных источников. При этом истолкование, различные интерпре­тации правительственных инициатив не всегда играют на руку этим инициативам. Начинается яростная кампания, чтобы заглушить голоса многих жур­налистов. Можно, таким образом, говорить о дискредитации информацион­ной службы. Нередки ситуации, когда представителям службы приходится публично извиняться за тот или иной случай, хотя, мне кажется, когда про­ступки настолько часты, извинения неуместны.

На мой взгляд, в этих обстоятельствах средства массовой информации сами проявили необычайную склонность к подкупу. Я, будучи пресс-секретарем и лейбористского, и консервативного правительств с 1967-го по 1990 год, ни­когда бы не поверил, что такое возможно. К каким изменениям в политичес­кой системе Великобритании это привело? В первую очередь — к падению до­верия к правительству и ко всем политикам вообще. Падение такого масшта­ба существовало, наверное, у вас в советские времена. Британская система, ес­ли так можно выразиться — мать демократии, боюсь, истекает кровью. Мы имеем сегодня чересчур могущественное правительство, не питающее долж­ного уважения ни к традициям, ни к истории, ни к реальности. Мы имеем беспомощную оппозицию и продажную прессу. И у нас есть политизированная информационная служба, которая не делает практически ничего, чтобы за­щитить свое доброе имя. Правительство погрязло в политических технологи­ях, и не исключено, что следующие выборы также выиграют лейбористы — не в последнюю очередь из-за абсолютного бессилия оппозиции.

При всем том я сознаю, — возвращаясь к российскому опыту, к возможности развития демократических свобод в области средств массовой информации, — насколько разрушительными могут стать достаточно короткие промежутки времени, когда демократическое правительство поддается соблазну домини­ровать и фактически свертывает фундаментальные реформы. Говорю как че­ловек, который служил семи правительствам, четырем премьер-министрам, принадлежащим как к лейбористской, так и к консервативной партиям. Не ду­маю, чтобы кто-нибудь из этих премьер-министров мог предвидеть то состоя­ние средств массовой информации, которое мы наблюдаем в течение послед­них семи лет. Взаимоотношения между правительством и информационной службой в настоящее время пугающе плохие. Звучит не очень оптимистично, но таков мой взгляд.