Оглавление:
К читателю
Семинар
Тема номера
Тема номера
Верховенство права
Точка зрения
Гражданское общество
Россия и Европа
Дискуссия
Образование XXI века
Образование XXI века
№ 69 (4) 2015
Необходимый и неизбежный выбор

Отношения России с Европой и в целом с Западом сегодня, мягко говоря, далеки от идиллии. Намеки на потепление к кардинальным изменениям пока не привели. Обе стороны остаются в состоянии взаимного недоверия и напряжения.
Впрочем, есть и относительно хорошие новости. Поворот в противоположную от Запада сторону носит скорее декларативный характер. Разрыв политического партнерства не привел пока к изменениям на уровне повседневной жизни (если не считать ограничения ассортимента продуктов в результате торговых санкций со стороны России). Антизападная истерия в масс-медиа не затрагивает конкретных практик людей, по-прежнему ориентированных на европейскую моду, технические достижения и бытовой комфорт, ассоциирующихся с западным образом жизни.
Объявленный «поворот на Восток» провалился. В Азии Россия нашла очередную войну (на территории Сирии) и нового врага (в лице Турции). При этом Пекин на тесный союз с Москвой не спешит, предпочитая вести Новый шелковый путь из Китая в Европу мимо территории России, через Центральную Азию и турецкий Карс. Соседний Иран постепенно выходит из-под западных санкций и планирует заняться демпингом на нефтяном рынке — вряд ли это повод для тесного союза.
Меж тем, и в военной операции в Сирии, и в конфликте с Турцией Россия все сильнее нуждается, как минимум, в координации своих действий с НАТО и другими структурами евроатлантического сообщества. Текущий конфликт России и Запада еще далеко не исчерпан. Более того, не исключены его новые раунды. Однако в среднесрочной перспективе это может привести к довольно неожиданному результату, когда очередное «возвращение в Европу» снова станет главным в политике России.
Парадоксы российской действительности
Если отвлечься от ленты новостей, просто выйдя на улицы Москвы, то можно увидеть явное несоответствие двух картин. Меньше всего российская столица похожа на осажденную крепость, а ее жители не выглядят как люди, участвующие в войне, тем более с Западом. Кроме вызывающих все меньше доверия данных социологических опросов, нет ничего такого, что бы выдавало в русском человеке желание «повернуться к Европе задом». Напротив, таким европейским городом, как теперь Москва не выглядела, пожалуй, никогда. Несмотря на риторику, власти наши так и не избавились от старого бремени «единственного европейца». Иначе как объяснить повсеместное насаждение велодорожек, на которые большинство обывателей реагируют с таким же недоумением, как некогда на указ брить бороды и первые петровские ассамблеи. Не говоря уж о том, что ухудшение отношений с Западом странным образом совпало с ростом моды на преподавание на английском языке и требованием зарубежных публикаций, которыми российские ученые должны теперь отчитываться едва ли не в обязательном порядке.
Россия почти воюет с Западом, но посмотрите, по каким образцам реформирована российская армия? Чьим «солдатам удачи» подражают наши «вежливые люди», чьи ошибки спешат повторить те, кто отправился, бомбить арабов на Ближний Восток? А кто научил наших генералов показывать журналистам российские базы в Сирии, не опыт ли американцев в Ираке? Да и пресловутое «Киселев - ТВ» разве не скопировано с форматов массовых дешевых телеканалов в Америке и Европе? Нынешняя российская пропаганда — лишь доведенная до крайности, еще более вульгарная копия западных аналогов. Войну с Западом, таким образом, российское руководство пытается вести, опираясь на заимствованные технологии, воспринятые и понятые специфическим образом.
Странным все это может показаться лишь на первый взгляд. Если мы внимательно посмотрим на свое прошлое, то ничего удивительного в наблюдаемом парадоксе не обнаружим. Все как раз достаточно стандартно. Более того, не исключено, что хотя бы одному из живущих ныне поколений, а может быть и всем, удастся увидеть не просто очередное, но окончательное «возвращение в Европу», которое Россия с переменным успехом пытается осуществить в течение последних едва ли не пятисот лет.
Существующий конфликт с Западом может быть объяснен как естественное продолжение не прекращающейся европеизации России. Более того, его результатом станет вовсе не поворот куда-то в сторону от Запада, а, скорее всего, более тесное с ним сближение. Такова гипотеза, подтверждаемая на материале истории.
Война как способ стать Европой
Начать можно с самого очевидного примера, с реформ русского царя Петра I, которому отечественные «западники» обычно воздают должное в качестве родоначальника европеизации России. Собственно, о выходе из средневековья и начале зрелого Нового времени применительно к истории нашей страны с уверенностью можно говорить именно с петровской эпохи. И эта новая эпоха, несомненно, связана с прорывным приближением России к Европе, что проявилось во многом: от перехода на европейский календарь и европейского платья на офицерах и солдатах до европейской науки, литературы, живописи и архитектуры, появление которых коренным образом отличает Русь допетровскую и послепет ровскую Россию.
Разумеется, правы будут те, кто возразит, что петровские реформы европеизировали Россию, хотя и масштабно по сравнению с предшествующим периодом, но все равно лишь частично. Изменения коснулись, прежде всего, армии, государственного аппарата, царского двора, служилого сословия дворян и верхушки богатых горожан. Правда и то, что многие заимствованные из Европы институты, такие как рекрутская армия и централизованная бюрократическая структура абсолютной монархии, довольно скоро в наиболее передовых европейских странах были заменены на другие, в то время, как Россия оставалась оплотом «старого порядка» практически до Первой мировой войны.
Все так — европеизация и модернизация для России по-прежнему означают практически одно и то же. И то, и другое до сих пор происходит, во-первых, фрагментарно, затрагивая лишь отдельные сферы и социальные группы (с каждым разом все большие), во-вторых, путем заимствования в Европе далеко не всегда самых передовых образцов.
Не менее важно, однако, другое. Те, кто превозносит роль Петра, «прорубившего окно в Европу», как и те, кто его за это осуждает, и даже те, кто видит ограниченный и незавершенный характер петровской модернизации, обычно не соотносят в единой картине два факта. Первый пример ускоренной и радикальный европеизации России происходил на фоне ожесточенной борьбы с одной из сильнейших на тот момент европейских стран. Северная война со Швецией, начавшаяся аккурат в 1700 году, продолжалась 21 год, большую часть времени самостоятельного правления царя Петра. Ни для кого из историков не ceкpeт что наиболее важные петровские реформы проводилась под влиянием этой войны, ставшей едва ли не главным стимулом всех преобразований. Если до нее европейские новации выглядели скорее, как царская забава, то в ходе противостояния с одной из наиболее мощных европейских сил, заимствование шведского опыта, как и опыта всей Европы, стало необходимым условием успешного ведения боевых действий. Европеизация при Петре I, как мы видим, была следствием прямого столкновения России с европейской культурой.
Европейская реформа Петра неотделима от войны с Европой. Это звенья одного процесса, где амбиции участия в европейской политике ведут к столкновению с европейской силой, а само это столкновение служит драйвером ускоренной модернизации и, как следствие, европеизации. Преодолевая изоляцию, Россия сталкивается с какой-то частью Европы или, как сегодня, с Западом в целом, но само это столкновение не отталкивает, а наоборот приближает, как минимум, на уровне восприятия опыта. Не удивительно, что итогом Северной войны и всей петровской эпохи стало более активное участие России в международных делах, в качестве одной из собственно европейских держав во главе с правящей династией и элитой, чья европейская принадлежность больше не вызывала серьезных сомнений и возражений.
Впрочем, царь Петр был вовсе не первым русским правителем, кто постучался в двери европейской политики. Странным образом «прорубленное окно» появилось примерно через два столетия после того, как состоялось первое «возвращение» России в Европу.
Изобретение «особого пути»
Несмотря на все объяснения российской исключительности никуда не девается вопрос, можно ли считать Россию частью Европы или нет. На примордиальном уровне европейская принадлежность доказывается, пожалуй, даже лучше, чем на конструктивистском. Никакой Европы в современном смысле этого слова еще не существовало, как и не существовало России в том виде, как ее описывают, что наши «западники», что «славянофилы», но равнины, переходящие практически всюду одна в другую с востока на запад европейского континента, были всегда: четкой географической границы между Европой и Россией нет. Не удивительно, что на всем этом пространстве некогда расселились преимущественно племена индоевропейцев, а чуть позже в тех же географических пределах — условно от Атлантики, сначала до Волги, а позже и до Урала — утвердилось христианство. Так что теперь Европа для китайцев начинается за Амуром, собственно у нас, в России.
Различия проявляются в частностях. Если Паннония, относительно небольшая низменная равнина на среднем Дунае, занятая около 1000 года, пришедшими из-за Урала, венгерскими племенами, считалась «прихожей» Европы, то восточнославянским племенам, предкам русских, украинцев и белорусов досталось место на лужайке и в саду. Просторно, но холоднее и менее защищенно. На холод, впрочем, как и на удаленность от согревающих европейскую душу античных руин, не меньше нашего могут пожаловаться финны и шведы. Куда больше проблемой на протяжении первых столетий русской истории оставалось соседство с азиатскими степями, откуда исходила действительно смертельная опасность. Монгольское нашествие XIII века, став едва ли не последней волной Великого переселения народов в Евразии, не двинулось много западнее все той же Паннонии, зато полностью разорило земли Древней Руси. Превращение северо-восточных славянских княжеств в улус Золотой Орды разными историками трактуется как первое реальное отделение России от культурного и политического пространства Европы.
Парадоксальным образом, многие русские сегодня не боятся Европы как какой-то страшной угрозы, наоборот, считают ее слабой, иногда даже достойной сочувствия. Но при этом к европейцам, к тем, кого с древних пор называют «немцами», относятся, как правило, с пиететом, уважая их технические знания и материальное благополучие, а то и завидуя. Не последнюю роль в этом, вероятно, играет коллективная память, уходящая корнями в средневековье. Феодальные, вечно дробящиеся, воюющие друг с другом королевства и рыцарские ордена не могли представлять какой-либо реальной опасности, не претендовали всерьез на русские земли. Отдельные попытки экспансии, как хрестоматийно известная высадка небольшого отряда шведов на Неве или захват Пскова тевтонами в 1240 году, при первом же серьезном сопротивлении останавливались. Соперничество очень быстро менялось на сотрудничество, как это произошло в отношениях Ливонии и Новгорода.
Другое дело, что на пути России в Европу лежал синдром отставания. Выйдя в конце XV века из 300-летнего ордынского ига, объединенное вокруг Москвы Российское государство по форме, конечно, напоминало централизованные монархии Западной Европы. Но с точки зрения институтов, технологий, духовной и материальной культуры, оказавшаяся на пороге раннего Нового времени, Московия все еще оставалась в европейском же раннем средневековье. Рыцарские и цеховые правила, магдебургское право и городские вольности, университеты и европейский гуманизм — отсутствие всего этого ставило Россию вне Европы не географически и не расово, но структурно. Примерно тогда же в Московском царстве был сконструирован первый собирательный образ Запада как пространства «неправильного» христианства, отклоняющегося от основ православного «Третьего Рима». С точки зрения этой и последующих мессианских доктрин, время от времени охватывавших русские умы, Запад был обречен погибнуть, однако вопреки идеологическим построениям он не только продолжает существовать, но остается примером развития для всего мира, включая Россию.
Приобретение изначально отсутствовавших, но необходимых для существования и развития институтов составляет содержание российско-европейских отношений на протяжении всей истории Нового времени до наших дней, где сначала отдельные европейские страны, затем Европа, как более-менее, единое понятие, наконец, Запад целиком — выступают интеллектуальным и технологическим донором догоняющей России. При том, что совпадения структур не получается достичь по сию пору.
Незавершенная европеизация
Каждый раз Россия «возвращается» в Европе так происходит на протяжении едва ли не половины тысячелетия. При всем скепсисе в отношении цикличности истории, нельзя не обратить внимания: примерно каждые 100 лет, с конца XV века, на рубеже столетий Россия переживала волны все большей и большей европеизации.
Сам факт образования Российского централизованного государства, правители которого в поисках легитимности власти апеллировали к европейской и даже древнеримской истории, по опыту соседних европейских государств издали законодательный статут, разделив подданных на сословия и через какое-то время начав собирать их представителей на Земские соборы — все это, как и «прилетевший» из Европы двуглавый орел, в более позднем описании выглядело именно «возвращением в Европу». Путь, увы, оказался долгим. В конце XVI века Борис Годунов отправил на учебу за границу первых дворян, почти на полстолетия в России установилось подобие выборной монархии, как в соседней Польше. Конец XVII века, помимо собственно, кануна петровских реформ ознаменовался первым участием России в европейском союзе против турецкой угрозы. В конце XVIII столетия были уже и Московский университет, и дворянские вольности и даже городские советы, так что выход на сцену русской интеллигенции с едва ли не первым вопросом о месте своей страны в Европе оказался вполне закономерным. В 90-е годы XIX века, оставаясь в залоге политической реакции, Россия, тем не менее, пережила мощную волну индустриализации, когда экономические реформы графа Витте открыли дорогу западным инвестициям в экономику. В недавние «лихие 90-е» мы о таком лишь могли мечтать, но и опыт последних десятилетий для многих в России связан с приобщением ко все новым и новым практикам, приходящим несомненно с Запада, из Европы.
Этот транзит России, занявший последние полтысячелетия, не был, конечно, линейным и бесконфликтным. Каждая волна европеизации вела к тому, что Россия начинала чувствовать в себе новые силы, и, как следствие, проявляла большие амбиции на международной арене. Подобная ситуация сама по себе не могла не вести к столкновению с другими силами — в первую очередь в соседней Европе. Каждая волна европеизации сопровождалась очередной войной, и независимо от того, чем эта война заканчивалась для России, поражением, как Ливонская и Крымская, или победой — война с европейцами заставляла у них же и учиться. Этот механизм мы наблюдаем в действии и сегодня с известными поправками на ситуацию, когда открытое военное противостояние с Западом вряд ли возможно. Уместен, однако, вопрос, как долго еще Россия будет «возвращаться», заимствуя у европейцев все больше и больше, но, так и не составляя с ними целого?
Глубокое отчаяние сегодняшних российских западников, как и агрессивное мракобесие сторонников «особого пути» смотрятся особенно странно на фоне того, как на самом деле далеко зашла российская европеизация. Но чем ближе становится Россия к Европе, тем острее и болезненнее чувствуется разница. Рефлексия, начавшаяся с Радищева и Карамзина в 1790-е годы, полвека спустя расколола русскую интеллигенцию на «западников» и «славянофилов», затянувшийся спор которых сегодня достиг, пожалуй, вершины фарса. Последние слова партии противников Европы должны были прозвучать именно так, как они звучат сегодня, чтобы все запомнили — нет ничего более пустого и бессмысленного, чем апология «особого пути» и прочие сегодняшние, какие-то уже постнеославянофильские измышления.
Меж тем, за шумом о «цивилизационных различиях», «закате Запада», «особом культурном коде», «почве» и только что не другой группе крови, скрывается простая и всем очевидная истина. Сегодня Россия не Европа, или, вернее сказать, не вполне Европа, не потому, что в ней построено недостаточно много велодорожек, а потому что все эпизодические заимствования обходят стороной то главное, что мы давно уже должны были бы перенять из повседневной европейской практики. Речь, страшно сказать, о современном европейском государстве, или о демократии, как ее принято понимать сегодня на Западе и во всем развитом мире.
Российская феодальная империя, российская военно-феодальная бюрократия и российская феодально-зависимая интеллигенция на всех этапах своего существования игнорировали самое важное и самое сложное — европейскую рационалистическую традицию понимания политики. Потому мы до сих пор не в состоянии решить задачи, элементарные для любого европейского школьника: найти баланс между свободой и законом, понять естественное происхождение равенства притязаний, признав необходимость правового равенства без исключений. Восприняв однажды демократию исключительно как «власть народа» и проигнорировав при этом принцип верховенства закона, мы, похоже, разуверились в возможности демократического правления как такового, видя в нем лишь временную стадию «отсутствия порядка» при переходе от одной тирании к другой. Не говоря уж про упорное непонимание, почему разделение властей, сменяемость правителей, независимые суды, свобода слова, соблюдение прав человека не только не ослабляют государство, но наоборот, укрепляют его как ничто другое.
Доминирующим идеалом «сильного» государства остается империя Николая I, проигравшая первую крымскую войну. В период его правления, между прочим, Россия состояла в европейском союзе. Это был Священный союз европейских императоров, сложившийся после победы над Наполеоном. Однако кончилось все взаимной обидой. Русский царь не хотел считаться с переменами, происходившими в мире, как огня боялся революций и демократии, лелеял крепостничество и укреплял «черту оседлости» — в результате потерял всякое уважение в Европе и вместо победителя стал изгоем. Как результат, поражение в большой войне, когда против России объединились практически все ведущие европейские державы.
Задача, которую нужно решить
Итак, наблюдаемый конфликт России с Западом служит побочным эффектом российской модернизации и одновременно стимулом для ее продолжения. Окончательное преодоление сохраняющегося разрыва с Европой зависит не от географии и не от прошлого, а от изменения мировоззрения российского политического класса, а также от создания современной конкурентной и правовой политической системы. Сама Европа продолжает демонстрировать примеры развития в самых разных областях, базируясь на своем главном преимуществе, связанном с демократической политической структурой. Возможность построения подобной структуры остается, не смотря ни на что, и у сегодняшней России. Более того, именно сейчас наша страна, как никогда, близка к реализации исторической задачи, требующей решения вот уже несколько столетий.
Уникальность текущей ситуации заключается в том, что Европа больше не может угрожать России. Разумеется, не потому, что Европа слаба — принципиально изменилась структура ее внутренней и внешней политики. Тот Европейский союз, с которым граничит теперь Россия, больше не союз империй, действующих на основании принципов real politic XIX столетия. Это — скорее описанная у Канта «федерация республик», целью которой является поддержание взаимного мира не на основе подчинения одних и господства других, а в соответствии с принципами равноправия и защиты свободы каждой входящей в такой союз страны. Этот проект нельзя назвать лишенным недостатков, но, несмотря на все трудности, он продолжает существовать и развиваться, выступая ориентиром для всего остального мира. В сегодняшней Европе, на долю которой пришлось едва ли не большинство войн Нового времени, трудно представить боевые действия между Германией и Францией или Германией и Польшей — то, что никого не удивило бы еще менее столетия назад. Европейская интеграция в последние без малого 70 лет и собственно Европейский союз коренным образом изменили европейскую политику и саму Европу. Основой для этого стало повсеместное установление того, что у Канта названо «республиканским способом правления». Такого внутреннего порядка, который предполагает личную свободу, верховенство закона и равенство перед ним всех граждан, разделение властей и представительную форму правления. Подобный способ правления включен ныне в обязательный стандарт, по которому европейская страна может быть отличена от неевропейской. Корень сегодняшних проблем в отношениях с Европой состоит не в воображаемой военной угрозе с Запада, а в различиях между способами правления.
По-прежнему пытаясь догнать Европу, Россия постоянно застревает в европейском прошлом, избегая ответов на давно назревшие вопросы и соответствующих направленных в будущее шагов. Сможет ли Россия осмыслить очевидные и необходимые для себя реалии? Хватит ли у нас на это исторического времени? Шанс, во всяком случае, остается. Очень важно не упустить момент, когда откроется очередная возможность для структурных изменений. Войти в Европу в политическом смысле слова сегодня означает стать демократией. Однажды это просто надо сделать, добившись давно требуемого результата.

