Общая тетрадь

Номер № 81 (1) 2021

Уроки Михаила Горбачева

Он человек был, человек во всем:

ему подобных мне уже не встретить…

У. Шекспир. Гамлет

Незадолго до 90-летия М.С. Горбачева обстоятельства привели меня в здание Горбачев-Фонда, что на Ленинградском проспекте в Москве. Построено оно было на личные средства Горбачева и на средства людей, понимавших значение сохранения его интеллектуального и политического наследия для России, да и для всего мира, после того как у первого и последнего президента Союза ССР отобрали ранее предоставленное ему под создание фонда здание.

Я хорошо помню день его открытия, надежды на то, что общими усилиями — самого М. Горбачева и оставшихся с ним соратников и единомышленников в России и в мире, а их было и остается немало, удастся объяснить его миссию и продолжить начатое им и несколькими другими мировыми лидерами того времени дело.

Отчасти это сделать удалось. Об этом свидетельствует хотя бы реакция на его юбилей. Так, например, по инициативе члена-корреспондента РАН Р. Гринберга были подготовлены и вышли в свет специальный номер журнала «Мир перемен» и книга в московском издательстве «Весь мир», где знавшие М. Горбачева люди поделились своими мыслями и о нем, и о его миссии.

Но в тот февральский вечер, когда я пришел в фонд, меня поразила камерность обстановки, теплой и уютной как всегда, располагающей к размышлениям и к откровенному разговору, но с очевидным для каждого несоответствием между масштабами наследия этого человека и ролью, которую ему довелось сыграть в судьбе и своей страны, и всего мира, с одной стороны, и возможностями, несмотря на самоотверженность немногочисленных его сотрудников, центра его изучения и разъяснения, с другой. Невольно напрашивалось нелестное для всех нас — россиян — сравнение с помпезным, но бедным содержанием центром Бориса Ельцина в Екатеринбурге.

В этом я вижу одну из главных, если не главную причину того плачевного, прямо скажем, состояния, в котором находится наша страна и ее отношения с окружающим миром. Горбачевым и о Горбачеве написано столько, что я не берусь что-либо к этому добавить. Разве что несколько эпизодов и неожиданных для меня аллюзий. Предложенный редакцией жанр эссе для этого как нельзя лучше подходит.

Пойди и посмотри

Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою.(Мф. 2: 10)

Но Нафаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. (Ин. 1: 46)

В одной из своих последних книг воспоминаний Михаил Горбачев описал известные мне и ранее обстоятельства своего рождения.

«Спустя много лет мать, — пишет он, — рассказала Ирине — своей первой внучке, — как я появился на свет. Когда начались роды, ее переместили в хозяйственную часть (дома в селе Привольное на Ставрополье, где жили родители Михаила Сергеевича. — В.М.). Положили солому. Постелили постель. Вот так — между жилой частью дома и хлевом — я и родился. Ирина, став взрослой, как-то, вспоминая эту историю, сказала:

— Послушай, папа, ты родился как Иисус Христос.

— Да, ты это имей в виду… Но больше никому не говори, — сказал он и перевел разговор в шутку1*. Шутки шутками, но, да простится мне эта аллюзия, волхвы на этот раз событие пропустили и звезду не заметили.

Много позже в этой роли выступила премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер. После встречи с М. Горбачевым она сказала: «Я определенно нахожу, что он является человеком, с которым можно иметь дело…»2* Через несколько дней после этой встречи М. Тэтчер вылетела в Кэмп-Дэвид, чтобы убедить в этом президента США Рональда Рейгана. И ей это удалось, но не до конца.

Когда летом 1991 года лидеры семерки фактически отказали М. Горбачеву в финансовой поддержке, М. Тэтчер, вспоминает П. Палажченко, пришла в советское посольство в Лондоне и в очень эмоциональной форме заявила о своем отношении к этому. «Она <…> попросила о встрече с ним <…> Переводил я, больше никого не было. „Что они наделали! — без предисловий начала разговор Тэтчер. — Сейчас, в самый трудный для вас момент, ограничились риторикой, словесной поддержкой. Этим политикам грош цена! Они ни на что не способны, они подвели вас!“»3* Что ж, действительно, как говорят англичане, «we rarely miss an opportunity to miss an opportunity» (мы редко упускаем возможность упустить возможность).

«В США в заслугу Рейгану обычно ставят то, что он одержал победу в холодной войне, — писал позже Джефри Сакс. — Если Горбачева и упоминают, то в связи с тем, что он сдался под давлением гонки вооружений, которую наращивал Рейган. Однако ключевым моментом в мирном окончании холодной войны стала не гонка вооружений в 1980-е годы и даже не усиливавшееся техническое и технологическое превосходство США. В обычных обстоятельствах упадок Советского Союза мог привести к насилию и к военным авантюрам. Советский Союз прекратил свое существование добровольно, несмотря на имевшиеся у него десятки тысяч ядерных боезарядов <…> решающее значение имела личная преданность Горбачева делу мира и демократии. Нравственное лидерство стало причиной мирной кончины безнравственной системы. Запад мог сделать намного больше для поддержания демократических реформ Горбачева»4*.

В этом я с Саксом полностью согласен. Запад этого не сделал. Трудно сказать, чего в поведении западных лидеров было больше: искреннего недоверия или скрытого умысла. С одной стороны, их можно понять. После десятилетий холодной войны им действительно трудно было свыкнуться с мыслью о том, что из Москвы, из Кремля «может ли быть что-то доброе». Но, я бы не исключал желание предстать победителями в войне, которой не было. Но то, что поверь они тогда М. Горбачеву и окажи ему помощь, мы бы жили сегодня в совершенно другом мире, очевидно. Во всяком случае я в этом совершенно убежден.

Не от мира сего

Царство Мое не от мира сего <…> ныне Царство Мое не отсюда. (Ин. 18: 36)

В Михаиле Сергеевиче меня всегда поражало несоответствие его поведения тем представлениям о главе государства, вожде, которые были сформированы во мне моим воспитанием.

«Первые дни после избрания генсеком, — пишет он, — Раиса снова и снова спрашивала меня:

— Что делать? Как себя вести?

— Мы не будем ничего менять. Как мы вели себя, так и будем вести дальше. Как поступали, так и будем поступать»5*.

Так они себя с женой и вели. Как-то он назвал это принятое на традиционной их вечерней прогулке с женой в день его избрания генеральным секретарем решение самым важным решением в своей жизни. И я думаю, он прав. Потому что главное, чего нам не хватало, не хватало нашему «реальному социализму», — это уважения к этой, а не какой-то будущей жизни, грешной и праведной, своей и единственной у каждого человека. Нам никак не удавалось представить себе главу государства или правительства человеком, на которого волею судеб и его соотечественников возложена тяжелая работа по разумной организации общего жизненного пространства, заслуживающего поэтому внимания и уважения, но не более того.

Если вести речь о Горбачеве в жизни, не могу не вспомнить прочно засевший в моей памяти эпизод поездки в Мюнстер в начале сентября 1999 года, где в клинике находились Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Кто-то из обслуживающего персонала больницы, приняв меня, по видимому, за родственника (мы тогда долго гуляли по берегу реки, где немцы, узнавая его, здоровались и выражали свое сочувствие его беде), обратился ко мне с просьбой уговорить Михаила Сергеевича хотя бы ненадолго выходить из палаты жены, чтобы они могли произвести какие-то неотложные процедуры. Да, человеческого в Горбачеве было много, непозволительно много для человека в его положении.

Познакомившись позднее со вторым украинским президентом Леонидом Кучмой и поближе узнав его, я пришел к убеждению, что у них с Горбачевым есть нечто общее, что предопределило их поведение в критических ситуациях. И того и другого обвиняли в том, что они не использовали в полной мере силу — один в 1990–1991 годах, другой в 2004 году. А они не могли! Оба выросли в деревне, где трудно что-то скрыть и где даже одно отступление от общечеловеческих норм, как их там представляют, может навсегда сформировать твой образ, похоронить тебя в глазах односельчан. У человека, выросшего в таких условиях, не могут, мне кажется, не сформироваться табу, нравственные границы, через которые невозможно переступить, не разорвав своего сердца, или как волку в загоне пересечь линию флажков.

Тогда в Мюнстере, чтобы как-то отвлечь его, я попросил подписать обращение к студентам Московского института молодежи — бывшей Высшей комсомольской школы, где я тогда работал. Он согласился и написал: «Теперь нам понятно, что ненависть, насилие и война коренятся глубже политики — в сознании миллионов 86 90 лет Михаилу Горбачеву людей, как властвующих, так и страдающих от злоупотреблений властью, ведущих не по своей вине жизнь, унижающую достоинство Человека, наполненную страданием, страхом и ненавистью». Что тут еще добавить? Не от мира сего было его «царство».

Откровение…

Нет ни Еллина, ни Иудея. (Гал. 3: 28)

Моя первая встреча с М. Горбачевым случилась в 1984 году. По случаю отмечавшегося 60-летия присвоения комсомолу имени В. Ульянова (Ленина) в Колонном зале Дома Союзов в Москве состоялось торжественное собрание. Мероприятие посетили секретарь ЦК КПСС М. Горбачев и первый секретарь Московского горкома КПСС В. Гришин. Было оно, как водится, долгим и скучным. Я наблюдал за президиумом. В. Гришин просидел все собрание неподвижно, как монумент. Ни одной эмоции на лице, никакой реакции на происходящее. Поведение М. Горбачева разительно отличалось. Он реагировал на происходившее. Провожал глазами комсомолок. О чем-то спрашивал сидевших рядом с ним в президиуме молодых людей. Он не выступал, но этого и не требовалось. Он все сказал своим поведением. На фоне прочно утвердившегося официоза в условиях «междуцарствования» оно выглядело одновременно вызывающим и обнадеживающим.

Я не знаю, что происходило в сознании нового молодого генерального секретаря, принадлежавшего уже к совершенно другому, чем ранее, поколению советских людей, но в моем сознании он произвел переворот, то, что иногда называют поворотом Коперника. 22 октября 1986 года в газете «Правда» был опубликован краткий комментарий встречи М. Горбачева с участниками организованного писателем Ч. Айтматовым Иссык-Кульского форума. На ней М. Горбачев заявил о смене политических приоритетов с узко классовых на общечеловеческие. Для меня, как и для многих других молодых людей, воспитанных на ленинской («в общечеловеческую мораль мы не верим») мысли о том, что есть интересы более высокого порядка, чем классовые, это было почти святотатством.

Предательство …

Прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. (Мф. 26: 34, 75)

Я помню, с каким восторгом советская интеллигенция, включая и тех, кто сегодня любит порассуждать о его недостатках и ошибках, «похлопать, — как сам Михаил Сергеевич однажды заметил, — его по лысине», встретила приход и поведение М. Горбачева. Будучи делегатом XXVII съезда КПСС, я видел, как секретари партийных комитетов разного уровня ели его глазами, пытались хотя бы прикоснуться к полам его пиджака и как цыплята за курицей ходили за ним в кулуарах съезда. Все они, все, без исключения, тогда были «горбачевцами».

До определенного момента. «До какого?» — спросите вы. До того, когда он честно, как это почти всегда делал, сказал, что он не может дать им всем и сразу все, чего они хотели. Нет у него такой волшебной палочки! В том, что касается интеллигенции, да простит она меня, большинство ее у нас всегда хочет всего и сразу. «Чего-то хотелось: не то конституции, — писал известный знаток русской души Салтыков-Щедрин в 1876 году, — не то севрюжины с хреном». С творческой интеллигенцией все более-менее ясно. При всем уважении и даже любви к ней, ее политическая инфантильность и безответственность — и не только у нас — давно стала «притчей во языцех». Сложнее дело обстоит с той ее частью, на которую Горбачев, как мне представляется, возлагал большие надежды.

Было у М. Горбачева одно качество, сформированное, по-видимому, его образованием (оно у него отличалось от всех его предшественников — юридический факультет Московского университета, и не «по блату»!). Он уважал науку, испытывал пиетет к научным степеням и званиям, любил и умел слушать ученых. Говорить он тоже умел и любил. До какого-то момента ему удавалось заговорить даже ту часть «партийно-государственной номенклатуры» (по М. Джиласу), которая вполне обоснованно боялась перемен и ни о какой свободе слышать не хотела. Но Горбачев умел и слушать. Я неоднократно был свидетелем того, как он собирал именитых ученых — экономистов, юристов, историков и даже появившихся наконец и у нас благодаря ему политологов и часами выслушивал их. Говорили они много и хорошо, но либо останавливались ровно у той черты, за которой начиналась ответственность, либо советовали что-то диаметрально противоположное, что даже при пресловутой гибкости Михаила Сергеевича практически использовать было невозможно.

В этой связи мне вспоминается анекдот, услышанный мной в США в те годы. У Р. Рейгана и М. Горбачева, — говорилось в нем, — есть общая проблема. Первый знает, что в его охрану внедрен террорист, которому поручено его убить, но он не может вычислить его среди своих многочисленных охранников. А второй полагает, что среди множества советских экономистов есть один экономист, но не знает, кто именно.

Сегодня любят ставить в пример М. Горбачеву Дэн Сяопина и Си Цзиньпина, нахваливать китайский опыт. Даже не принимая в расчет его моральное измерение, стоит отметить, что они начисто забывают (или делают вид, что забыли), с чего предлагал Горбачев тридцать пять лет тому назад на XXVII съезде КПСС начать долгий путь к свободе. А начать он предлагал с «ускорения социальноэкономического развития». То есть, попросту говоря, вначале хорошо бы «соломку подстелить», а уж потом прыгать в демократию и рынок. Что ж, жизнь показала, что «комбайнер», как любят называть М. Горбачева его «высоколобые» критики, оказался намного умнее их. Но тогда это не было так очевидно, и большинство из них очень быстро перебежали к тем, кто либо обещал все и сразу, либо предлагал ничего не менять вообще.

Коммунистическая партия, которую Горбачев безуспешно пытался вернуть к реальности и к нравственноинтеллектуальным гуманистическим корням, его не только не поддержала, а хуже того — предала. То, что от нее осталось сегодня, неоспоримо, на мой взгляд, свидетельствует о совершенном ею тогда политическом самоубийстве. В те годы некоторые наиболее «убежденные» ее члены иронизировали: «В нашей истории бывали случаи, когда лидер не оправдывал доверие партии, но впервые партия не оправдала доверие лидера». Если бы они только могли понять, как они были правы!

Вместо послесловия

Возлюби ближнего твоего, как самого себя. (Мф. 22: 39)

Я часто думаю о том, какие уроки преподал этот неординарный человек, и вижу их несколько.

Во-первых, это урок любви. Любви к жизни и ее простым радостям, к жене, дочери, внучкам и правнукам, к своей Родине — большой и малой, к людям, наконец. Я никогда не слышал от него ни одного плохого слова ни о людях вообще, ни о русском народе, который, как говорят, от него отвернулся. Я не верю в то, что он от него отвернулся. Скорее, он его не понял не без «помощи» тех, кто привык его обманывать и паразитировать на нем.

Во-вторых, урок человечности. У нас в России глава государства может быть (и бывали) либо палачом, либо мессией, а чаще всего и тем и другим одновременно. Человеком со всеми присущими человеку качествами, достоинствами и недостатками, прозрениями и ошибками он у нас быть не может. Горбачев, посоветовавшись, как у них это было заведено, в день своего избрания со своей женой, о чем мы уже вспоминали, решил им оставаться. И поплатился за это. Но он об этом, насколько я знаю, не жалеет. За одним-единственным исключением. О том, что Раиса Максимовна этого выдержать и пережить не смогла. Об этом, кстати, очень искренне и эмоционально сказала Людмила Путина на встрече в Горбачев-Фонде в первую годовщину ее ухода.

И в-третьих, урок политики и политикам — сущим и грядущим. В политике нет и не может быть единственно верных и окончательных решений. Политика по природе своей вариативна. В политике можно почти все, нельзя только путать цель и средство. Обретение власти и ее удержание не являются целью политики, это лишь средство достижения цели. Горбачев отказался от власти, когда цель, как ему показалось, была отвергнута. Но продолжал служить ей в меру своих возможностей и сил и после того, как власти лишился.

А о цели, как я ее понимаю, я высказался в его и его жены присутствии еще в 1988 году на встрече его и В. Ярузельского с польской молодежью в Вавельском замке в Кракове:

До гор болото, воздух заражая,

Стоит, весь труд испортить угрожая.

Прочь отвести гнилой воды застой —

Вот высший и последний подвиг мой!

Я целый край создам обширный, новый,

И пусть мильоны здесь людей живут,

Всю жизнь ввиду опасности суровой,

Надеясь лишь на свой свободный труд.

(И.В. Гете. Фауст)

Судьба подарила мне тридцать лет общения с Михаилом Горбачевым. Я благодарен ей за это. А ему за то, что я могу говорить, что думаю, делать то, что считаю правильным и должным. А правильным и должным я считаю помогать ему всем, чем я могу, в его миссии и пытаться ее завершить — «для нас и для всего мира».

Россия. Москва. Февраль 2021 года

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Горбачев М.С. Наедине с собой. М.: Грин Стрит, 2012. С. 31.

2 Уэйн Ли. Тэтчер о Горбачеве: «Он готов слушать». Голос Америки. 03.01.2014. www.golosameriki.com/a/thatcher-gorbachev/1822581.html.

3 Павел Палажченко. Публикация на Facebook // www.facebook.com/pavel.palazhchenko/posts/359742860812329.

4 Джеффри Сакс. Горбачев и борьба за демократию // Huffington Post. 27.12.2011. www.inosmi.ru/history/20111227/181436357. html.

5 Горбачев М.С. Наедине с собой. С. 397.