Общая тетрадь

№ 3 (49) 2009

Зачем нужна культура?

Если вопрос «зачем нужна культура» вы зададите любому не социально, а эсте­тически мыслящему художнику, он посмотрит на вас как на безумца и ответит: «Чтобы решать вопросы вечно­сти, думать о жизни и смерти, о смысле человеческого существования ... ». И будет абсолютно прав. Но мы живем в прагматическом мире, где в основном живут не художники. И если мы этому прагматическому миру не умеем ответить на вопрос «зачем нам культура», то этот мир сам се­бе и отвечает: ну, значит, ни зачем. А если ни за­чем, то тогда невозможно выстроить ни внятную политику по отношению к этому явлению, ни фи­нансирование, ни расставить кадры, потому что, если вы не знаете, зачем все это надо, то никаких управленческих решений принять не можете. Среднестатистическая политическая элита решает сегодня только те задачи, которые ей понятны - не следующим поколениям, не детям детей, а кон­кретно ей.

Недавно читал утвержденный правительством очень важный документ - «Положение О конкурсном от­боре программ развития университетов, в отноше­нии которых устанавливается категория «национальный исследовательский университет».

Нужны нам национальные исследовательские уни­верситеты? Да, конечно, нужны - для будущего. Потому что главная проблема устройства новой российской науки заключается в том, что у нас разведе­ны образовательные и научные системы. В одном месте мы готовим кадры, а в другом - занимаемся наукой. Во всем мире основная база научных иссле­дований - это университет. Даже там, где есть ана­логи нашей Академии наук, как Общество Макса Планка в Германии или Национальный центр науч­ных исследований во Франции, тем не менее глав­ное место, где производится наука, это образовательные учреждения. Там же встречаются поколения, занимающиеся наукой, и без этого никак. Для нас это задача не сегодняшнего дня, не завтрашнего и даже не послезавтрашнего. Это работа на отдален­ное будущее. Но вот принимается важный документ. Читаю в нем об условиях самого конкурса, финансового обеспечения его проведения, приобретения всяко­го оборудования, повышения квали­фикации и прочее. Но нет ни слова о том, как будут финансироваться науч­ные исследования. То есть универси­теты, которые будут участвовать в конкурсе, получат деньги и смогут их потратить на что угодно, кроме как на научные исследования? Почему так получается? Потому что действующая элита не смотрит в будущее, она смот­рит в настоящее.

Так вот, возвращаясь к разговору о культуре. Если мы не нащупаем ответ на вопрос, понятный не только деяте­лям самой культуры, а людям за пре­делами творческого процесса, зачем нужна культура, и главное, зачем она сейчас, то никакой внятной политики, никакого продвижения культуры не будет. Не потому, что кто-то этого не хочет, а просто потому, что этот ответ нынешней элите просто не понятен. Возьмем представление состава пра­вительства новым премьером после его назначения. Представляя членов кабинета, премьер объяснял их зада­чи. Он очень четко описал функции министра иностранных дел, силови­ков, министра экономики. А когда де­ло дошло до министерства культуры, сказал, что его задача - сохранение исторического наследия. А когда нет ясного понимания, что это вообще та­кое, придумывается нечто красивое, что ни к чему не обязывает. Однако когда начинается приватизация па­мятников исторического наследия, то задача его сохранения представляется очень интересной. При этом само Ми­нистерство культуры не имеет в своем распоряжении ни одного сколько-ни­будь значимого финансового ресурса. В странах, где есть подобные институ­ты, обычно это министерства культу­ры и спорта или культуры и туризма. Не потому, что там культуру приравнивают к туризму, а элиты понимают, что нужен серьезный финансовый ин­струмент, чтобы этот институт обла­дал реальными полномочиями, весом и властью.

Почему у нас не так? И как должен быть устроен мир культуры, чтобы хватало средств на сохранение создан­ных и ПРОИЗВОДСТВО новых культурных ценностей? Для рассуждения на эту тему я намеренно рассматриваю куль­туру как совокупность институтов производства, сохранения, трансля­ции, модернизации ценностей. А по­литику в области культуры как систе­му эксплуатации ценностей. Ответ на вопрос, какие институты входят в сис­тему культуры, очень важен и он абсо­лютно инструментален. Если мы говорим об институциях, которые нужно или не нужно поддерживать, мы долж­ны рассуждать более прагматично и жестко, чтобы понимать, что поддер­живать, зачем и как. Потому что под­держивать все нельзя, сколько бы на­логовых поступлений от нефти и газа ни было. Поэтому Министерство культуры сейчас работает с эксперта­ми над содержанием культурной по­литики, ее приоритетами. И эти во­просы очень важные. Посмотрим, как обстоит дело с театром, кино и чтени­ем в современной России. И попробу­ем нащупать внятную культурную по­литику, которую сможем предложить сами себе, а значит, и транслировать дальше.

Что происходит у нас с чтением, на­пример? В России по заказу Россий­ского книжного союза и Федерально­ го агентства по делам печати проведе­ны опросы. Сорок шесть процентов россиян не читают ничего. При этом оборот российского книжного рынка оценивается примерно в три миллиар­да долларов. Много это или мало? Для сравнения, американский книжный рынок - это тридцать миллиардов долларов.

Если посмотреть, как книжная торговля распределяется в США и как книги распространяются в России, то уви­дим здесь ключевую проблему. В Рос­сии не строят книжные магазины в городах с населением меньше ста тысяч жите­лей, туда книжки не при­ходят. И это первое от­сечение, первый шаг к неравенству. В Москве в 2002 году распространялось восемьдесят девять процентов всех выхо­дивших в стране книг.

В стране официально зарегистрированы девятьсот пятьдесят три театра, из которых в Москве рабо­ тают примерно 250. Вся остальная страна пользуется тем, что не забрали Москва и Питер. При этом 49 процен­ тов населения вообще не посещает те­ атры. Один процент посещает не­ сколько раз в месяц. Восемь процен­ тов - несколько раз в год. Семь про­ центов - хотя бы раз в год.

Что происходит с кино? В России тысяча шестьсот кинозалов, по данным 2008 года. Вместе с кинозалами в странах СНГ, где есть русскоязычная аудитория, их две тысячи двести. Нор­мальная киноиндустрия требует хотя бы трех-пяти тысяч залов на такую страну, чтобы ПРОИЗВОДСТВО кино б­ылo рентабельным.

Вот такая статистика ... Были ли в ана­логичной ситуации другие страны? Америка и Англия раньше нашего столкнулись с кризисом чтения. Ка­ким был их ответ? Там элиты понима­ли, что граждане должны быть разви­тыми, потому что иначе не возможна модернизация экономики, а значит - рост производительности труда. Если нет роста производительности труда - цивилизация проиграла. Только по­стоянно развивающаяся страна может двигаться вперед. Следовательно, ко­гда в государстве собираются налоги и решается во что их вложить, вклады­вают в культуру, в том числе в инфра­структуру чтения, поддержки аудито­рии. Как это делается в США? Здесь действует система, которая курируется  Библиотекой конгресса Соединенных Штатов. По всей стране работают цен­тры чтения. Их опекает жена прези­дента, а директор Библиотеки кон­гресса является одним из ключевых членов американской элиты. И понят­но почему. Если нация и ее верхушка понимают, зачем стране нужна куль­тура, как инфраструктура, как система приоритетов, они понимают, что у ди­ректора Библиотеки конгресса долж­ны быть очень серьезные полномочия. Например, прямой выход на прези­дента, министра обороны... Зачем, спрашивается, директору Библиотеки конгресса прямой выход на министра обороны? В свое время по договорен­ности с Россией он привозил в наши библиотеки оборудование для микро­фильмирования. Была такая система поддержки нашего библиотечного де­ла. Были деньги на закупку, а денег на доставку не было. Тогда директор Библиотеки конгресса договорился с тогдашним министром обороны Чей­ ни, и он выделил транспортную авиа­цию министерства обороны для дос­тавки оборудования туда, куда нужно. Никто не задавал лишних вопросов, потому что если директор Библиотеки конгресса считает, что это нужно, зна­чит нужно. Система поддержки чита­тельской аудитории была организована из денег налогоплательщиков, ко­торым объяснили, почему необходимо тратить деньги на это. В Англии в кон­це девяностых - начале двухтысячных годов была своя модель поддержки чтения. Опять же никаких вложений в издание книг, никаких грантов книж­ным магазинам. Бизнес есть бизнес. Все вложения шли в аудиторию. Была использована телевизионная возмож­ность, книжная программа, которая позволяла нации обсуждать в прямом эфире, какие книги она любит, какие не любит и почему. Это подогревало интерес к чтению. Правда, были тер­ритории, куда даже с помощью теле­визора не доберешься. Это северо-за­пад Англии, где множество проблем, где безработица, где дети не обихоже­ны, мамы занимаются не пойми чем, а папы сидят по тюрьмам. Так вот, с этими детьми разговаривать о том, что чтение дело хорошее, пришел ... Бэк­хем. Значит, когда понятен ответ на вопрос, зачем все это нужно, понятна и система действий: мы вкладываемся в аудиторию, а в конечном счете в из­бирателя; для развития страны нам нужно усложнение среды обитания, а не ее примитивизация.

Что происходит с кино? Советский Союз, несомненно, был великой ки­нематографической державой. Потом про изошел неизбежный спад, потому что распалась вся система. Проходили ли до нас через нечто подобное другие великие кинематографические держа­вы? Во Франции на сломе эпох тоже стоял вопрос - что делать? Для под­дepжки национального кинематогра­ фа ввели налог на телевизионный по­каз нефранцузских фильмов, который весь пере направили на поддержку французского кинематографа. Если бы государство просто финансировало производство новых художественных фильмов и только на том основании, что режиссер живет во Франции, гово­рит по-французски и соблюдает французские традиции, никакой великий французский кинематограф не возро­дился бы. Но французы вложились в продвижение своего кино, в том числе элитарного авторского. Париж был увешан плакатами, которые продвига­ли новое французское кино. Были введены некоторые налоговые послаб­ления для тех, кто хочет долго держать в про кате французское кино, а не стандартные две недели по схеме со­ временного мирового кинопроката. Но самое существенное - Франция ответила для себя на вопрос, кто такой французский режиссер. Французский режиссер - это любой, кто снимает картину на французские деньги для Франции. В этот период французски­ ми режиссерами стали Лунгин, Иосе­ лиани. Румыны с их замечательной школой превратились в новую кино­ державу, что через несколько лет при­вело к тому, что румынский фильм «Четыре месяца - три недели - два дня» режиссера-дебютанта Кристиана Мунгиу получает в 2007 году «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах. Но самые существенные вложения были опять­ таки в аудиторию, в усложнение среды обитания, например в поддержку клу­бов по интересам. Это привело к тому, что возникло то меньшинство, кото­рого достаточно для самоподдержания культурной среды. Не гетто, куда сго­няют тех, кто хочет быть абсолютным меньшинством, и не поддержка со стороны государства, которое кормит художника с руки, взамен требуя ло­яльности, а создание того необходи­мого меньшинства, которого вполне хватает для самоподдержания культу­ры. Возникла среда обитания, возник­ла аудитория, способная считывать достаточно сложные тексты. И эта ау­дитория сама уже теперь финансирует эти проекты. Государство здесь уже как бы и ни при чем. Оно инфраструк­турно поддержало среду обитания, прекрасно понимая, что без этой усложненной среды обитания, без этой аудитории не будет движения всего общества вперед. Опыт поддержи ау­дитории в разных странах - ключ к ответу на вопрос, зачем нужна совре­менная культура. Если наша элита этого не поймет, а мы ей не объясним, то никакой поддержки институтов культуры не будет. Будут искусствен­но поддерживать отдельные театры, отдельных режиссеров, отдельных ав­торов, а система не сложится.

На протяжении долгих лет давали деньги, например, на разного рода ки­нопроекты - до двадцати миллионов рублей, независимо от того, глобаль­ный он или маленький, показывали его потом или нет. То есть финансиро­ вали художника, а не среду обитания, съемки, а не показ. Финансировали отдельные, так называемые патриоти­ческие проекты. Это тоже замечатель­ная вещь! Элитам важен не эстетиче­ский, а идеологический критерий под­держки того или иного проекта. Это либо сказка, либо фантастика, что то­ же сказка, либо такое героическое прошлое, которого не было, С вопро­сами, которые мы обсуждаем между собой, с актуальным содержанием жизни, на что кино должно реагиро­вать, финансирование и поддержка не связаны никак. В театре современная драматургия системнопрактически не поддерживается государством. Сред­ства получают театры академические, так называемые репертуарные театры. При этом некоторые из них действи­тельно этого достойны, а какие-то по сути уже умерли и поддерживаются искусственно. И это ни к чему не ве­дет, за редчайшими исключениями. Зато художники грызутся между со­бою из-за этих денег.

Системный ответ на вопрос «зачем культура?» в мире давно найден. Она нужна для формирования ценностей, ценностной шкалы для поиска отве­тов на вопросы, которые мучают современников, нужна для того, чтобы сознание было у людей современным, чтобы они были ориентированы на модернизацию. Все остальное вто­рично и третично. Но пока внятного ответа на этот вопрос у нас нет, мы финансируем формы, а не содержа­ние. За редчайшими исключениями, как, например, эксперимент в Пер­ ми. Суть его проста: чтобы в Пермь пришли новые инвестиции, нужно, чтобы инвесторы отличали Пермь от Пензы. А все опросы показывали, что сколько-нибудь значимые инвесторы не могут отличить один край от дру­ гого. Как поступил бы нормальный советский или, что то же самое, пост­ советский чиновник, если бы ему по­ ручили продвижение образа Перми? Он позвал бы пиар-агентство, дал бы ему денег, поручил бы продвигать свою территорию. Пиар-агентство немедленно нарисовало бы план, появились бы ролики со счастливыми улыбающимися пермяками, и, может быть, создали бы какой-нибудь анг­лоязычный канал вроде «Пермь- ТУ» или «Пермь-тудэй» И так далее. Опять пошли бы по пути финансирования формы, а не содержания, структуры, а не движения вперед, и деньги ушли бы, в общем-то, в никуда. Здесь по­ ступили иначе. Те же деньги, не очень большие, не из областного бюджета - подчеркиваю это сразу, были вложе­ны в культурные проекты, выходящие за пределы Пермского региона, про которые будут говорить за пределами Перми. То есть вложить деньги не в продвижение образа, а в сам образ - не в следствие, а в причину. Что было сделано? Был проведен первый, не очень удачный архитектурный кон­курс на строительство нового здания Пермской художественной галереи, поскольку в городе художественная галерея расположена в здании храма, что нехорошо и для храма, и для гале­реи. Победил проект московского молодого архитектора с итальянской фамилией Бернаскони. Он не был реализован, потому что оказался слишком дорог, но это другой разго­вор. К конкурсу внимание было при­влечено бесплатно.

Потом позвали галерейщика Марата Гельмана создавать Пермский му­зей современного ис­кусства. Он согласился, потому что для него это самореализация. И вы­ясняется, что Пермский музей современного искусства, предъявляю­щий не специфичность Перми, а европейское наполнение Перми, вызывает огром­ный отклик. Об этом начинают гово­рить, это опять же бесплатная пиар­ кампания. Те деньги, которые можно было распылить на традиционную пиар-кампанию, потратили на закуп­ку коллекции, на приглашение ху­дожников, на акции современного искусства, про которые все говорят. И деньги придут туда вслед за куль­турными проектами, и сознание лю­дей будет меняться. Что самое суще­ственное, начинает лечиться одна из главных российских болезней - ци­вилизационная: все пути лежат из ре­гионов в Москву и никогда обратно. Есть страны, особенно постимпер­ские, где действительно невозможно не пройти через столицу, если ты хо­чешь состояться. Во Франции, если ты художник, то изволь, нравится те­бе, не нравится, через Париж пройти. Если ты бизнесмен крупный и хо­чешь играть по-крупному, ты все рав­ но придешь в Париж. Но, придя в Па­ риж, ты рано или поздно либо вер­нешься обратно, либо поедешь вооб­ще в третий регион со своими деньгами, связями и своим опытом жизни, потому что невозможно всю жизнь прожить в Париже, если хочешь совершенствоваться. Если у нас будет сломана эта модель, тогда мож­но сказать, что мирная революция со­стоялась. Эксперимент в Перми идет уже третий год и мне кажется очень удачным. Это пример того, как про­думанная стратегия поддержки серь­езных культурных проектов, услож­нение культурной среды позволяют решать модернизационные задачи.

К сожалению, наша политическая система настроена именно на упрощенное массовое сознание: власти таким обществом легче управлять. Отсюда обилие бессмысленных и по­шлых юмористических программ, шоу и иных зрелищ, облегченных ли­тературы и кинематографа, рассчи­танных на примитивную аудиторию. Однако эта же власть провозглашает задачу модернизации как стратегиче­скую цель развития страны. Но эти два процесса исключают друг друга. Либо вы создаете примитивного по­требителя, либо сложное сознание, способное меняться вместе с усло­виями окружающей жизни, делаете ставку на культуру, которая развива­ет в человеке творческое начало, вос­приимчивость к переменам. Либо ус­ложненное сознание и соответствен­но очень сложные модели управле­ния общественной жизнью. Либо примитивное сознание, примитив­ные культурные модели и никакой модернизации.