Общая тетрадь

№ 4 (66) 2014

«Гибридный национализм»: истоки, риски и возможности

Социальная и политическая рефлексия событий последнего года заставляет интеллектуальное сообщество все чаще говорить о «гибридности» («гибридная война», «гибридные режимы»). Видимо, «гибридность» — это черта нашего времени, в котором привычные стереотипы реанимируются в принципиально новых условиях и новыми средствами. В России национализм также обретает черты «гибридности». Национализм сегодня с легкостью втягивает в себя те смыслы, которые еще вчера считались несовместимыми. Как, например, может соединяться национализм, замешенный на этничности «русского мира», с идеей империи, которая относительно недавно поддерживалась стереотипами советского интернационализма? Или почему идея «русского мира» сегодня с такой легкостью разрушает еще вчера незыблемую идеологему «славянского единства», но находит отклик среди неславянских народов России? Впрочем, в «гибридности» национализма нет ничего особенного: это обычный продукт совмещения несовместимого, характерный для общества постмодерна.

Однако, поскольку в «гибридном национализме» с постмодернистскими аллюзиями совмещаются вполне устойчивые смыслы и идеологемы, следует несколько слов сказать о них.

Национализм, как известно, является продуктом формирования национальных государств и гражданских наций. В Европе этот процесс наиболее афористично и точно был выражен формулой, родившейся в годы Великой французской революции: «Свобода, равенство, братство». Идея национального гражданского единства (братство) соединяется здесь с идеями свободы и справедливости. Национальное государство изначально понимается, таким образом, как государство правовое, социальное и гражданское. Некоторые радикально понятые формы национализма в европейской истории имели разрушительные последствия, но все они были вызваны дисгармониями между этими тремя принципами, уравновешивающими друг друга. Например, соединение национализма и справедливости привело к национал-социализму только при грубом игнорировании принципов правового государства (свободы).

Россия в этой истории демонстрирует некоторую устойчивую уникальность. Однако эта уникальность является следствием не культурной или ментальной особости, а стойкого нежелания власти признать, что Россия и Европа имеют общие культурные основания, а следовательно, и общую судьбу. Исторически ключевая роль в этом размежевании принадлежит Николаю I — российскому императору, который завел страну в тупик после Крымской войны и создал предпосылки развития востребованного сегодня русского консерватизма. Именно в царствование Николая I происходит разворот от господствовавшего в российской элите христианского универсализма, объединявшего Россию и Европу общими духовными истоками, к идее духовной и культурной уникальности России. Уваровская формула «Православие, самодержавие, народность» возникает в николаевское время как ответ на необходимость подчеркнуть единение власти с народом и особость России по отношению к Европе (а следовательно, возможность избежать аналогов революционных событий, захлестнувших в то время Европу). Уваровская триада представляет собой альтернативу формуле Французской революции. Вместо идеи свободы и правового государства — «духовные скрепы», ведущие не к гражданским свободам, а к абстрактному метафизическому освобождению. Вместо идеи справедливости — принцип самодержавной власти, которая призвана стать высшим арбитром в реализации специфически понимаемого «равенства». Вместо гражданской солидарности и национального братства — утопическая народность, во имя которой власть осуществляет свою политику и против которой действуют мифические «враги народа». Эта формула в переинтерпретированных вариациях воспроизводилась в советский период (единство народа и партии-власти в осуществлении коммунистической утопии), востребована она и сегодня. Придание религии государственного статуса и укоренение ее в архаичной народной культуре — оборотная сторона уваровской триады, предопределившая замкнутость духовной жизни, которая легко соединяется с этническим национализмом. Сращивание религии (или ее идеологических заместителей) с идеей государства предопределяет восприятие свободы совести и идеологического плюрализма как государственной измены.

Такая подмена имела несколько весьма существенных следствий, которые объясняют «гибридность» современного национализма. Во-первых, понятие «гражданская  нация»  подменялось  понятием «народ», которое в русском языке наделяется этническими чертами. Путаница и невнятность в этих понятиях прослеживается во всех ключевых документах советского и постсоветского периода (чего, например, стоит формула «многонациональный российский народ»). Если гражданская нация призвана к снятию межэтнических противоречий и конфликтов путем построения правового и социального государства, то в российском политическом дискурсе, путающем нацию и этничность, эта проблематика осознается с трудом. Не говоря уже об особой опасности подмены национальной культуры, основанной на лучших образцах и формах национального самосознания (в том числе национальной литературы и философии), этничностью, замыкающейся в узких фольклорных традициях. Опасность этой подмены очевидна: национальная культура объединяет народы, как объединяет любая высокая письменная культура, а этничность разделяет, поскольку определяется «кровью и почвой». Отсюда и реанимация ценности территории, наделяемой этническими и государственническими смыслами (национальное единство, в классическом его понимании, держится не властью и территорией, а идентичностью и общим творческим устремлением). Кстати, нацизм основывается именно на этой подмене: национальность в нацизме определяется на основании этнической «чистоты».

Во-вторых, не менее разрушительные для России последствия имела подмена принципов свободы и справедливости религиозностью и  самодержавностью. «Духовные скрепы» вместо политических и гражданских свобод и неограниченная власть как условие поддержания социальной справедливости в режиме «ручного управления» — приметы нынешнего времени, выросшие из обманок уваровской формулы. Идея гражданской нации в России оказывается слабой именно потому, что национальная идея в России чаще всего воплощает в себе державность и религиозную или идеологическую особость (которая, кстати, часто выдается за особость культурную и ментальную). Все эти подмены очевидны сегодня. Примеров достаточно много. Это и попытки отмены конституционных норм об идеологическом и религиозном плюрализме. И восстановление традиционного союза между властью и широкими малоквалифицированными слоями против просвещенного меньшинства. В основе этого союза, который, кстати, существовал и в советском обществе, лежит манипуляция принципом справедливости (равенства).

Таким образом, гражданская нация, которая в европейской истории стала основой правового и социального государства, в России может быть понята в духе привычного эссенциализма, которому в жертву приносятся и свобода, и справедливость.

Отсюда и современный «гибридный национализм», который с легкостью соединяет национализм и имперскую державность, этничность и универсальные религиозные смыслы, но при этом в ряде случаев готов проигнорировать принцип верховенства права и даже принести гражданское общество в жертву державным амбициям.

Этими особенностями должен определяться ответ на вопрос, может ли национализм стать средством решения стоящих перед Россией проблем, или он сам станет проблемой.

В годы перестройки во многих союзных республиках, ставших позднее новыми постсоветскими государствами, возникали народные фронты в поддержку перестройки. Идеология этих фронтов часто была националистической и  не  всегда носила позитивный характер. Но самые разрушительные издержки национализма в большинстве постсоветских государств удается сдерживать именно потому, что национально-освободительное движение в них было связано с принципами правового и социального государства. Там, где эта связь была нарушена,  возникали существенные проблемы. Однако там, где баланс между принципами свободы, справедливости  и  национального  единства сохранялся, удалось существенно продвинуться в создании правового государства. У нас есть возможность этот опыт учитывать.  «Гибридный  национализм»  потенциально содержит в себе разные возможности, и сегодня мы видим, что сторонники  национализма представляют собой весьма разнородные силы, между которыми намечается размежевание. Если энергия  национализма будет направлена на строительство гражданской  нации, свободной от этнических предрассудков и культурной замкнутости, но стремящейся к идеалам открытости и правового государства, то есть шанс, что это будет мощная конструктивная сила.