Оглавление:
К читателю
Семинар
Тема номера
XXI век: вызовы и угрозы
-
Национальные интересы России и внешняя политика
-
От точечного антитерроризма к глобальному [контр]террору
Концепция
Дискуссия
Свобода и культура
Личный опыт
Новые практики и институты
Nota bene
In memoriam
№ 4 (39) 2006
Русь и Италия. Начало связей и возвышение Москвы

Признаться, несмотря на мою нежную любовь к Италии, я никогда не взялся бы писать об истории русско-итальянских связей, если бы не несколько обстоятельств.
Начало и развитие этих отношений тесно связано с Русским Севером, и об этом очень малоизвестно. Далее, в том, как написана наша русская история, многое нуждается в пересмотре. Много мифов. И много зон умолчания.
И связи между Италией и Русью — одна из таких зон. Принято считать, что итальянцы долгое время почти ничего не знали о Руси, так же как русские долгие столетия ничего не знали о родине Боккаччо и Боттичелли. И что начало постоянных контактов между двумя странами относится к последней трети XV века, к временам Ивана III, когда Московское царство, получившее независимость, стало пробиваться в европейскую политику, устанавливать дипломатические контакты.
Италия — первейший и, пожалуй, самый значимый из европейских партнеров Руси в XIV — XV веках. В частности, и про то, что Русь и Италия оказали друг на друга мощное влияние на каких-то этапах, мы почти ничего не знаем.
Ну как же русские и итальянцы могли не оказать влияния друг на друга, если в течение более чем двух столетий они входили в одно государство?! Наверняка многие читатели удивятся, дескать, где же это, каким это образом Русь объединилась с Италией? Но это факт: очень долгое время русские княжества и черноморские колонии итальянских республик входили в состав Золотой Орды. В XIII — XV веках был русский улус Орды и был Крымский улус, в котором очень рано и в немалом количестве обосновались итальянцы, построившие там города и обосновавшиеся в других частях Ордынского государства.
И очень скоро между русскими княжествами и итальянскими колониями в Крыму завязались самые разные ниточки связей, а из Крыма эти ниточки потянулись и на Аппенинский полуостров: в Рим, Геную, Венецию, Флоренцию. И распутать эти связи важно не только потому, что они роднят нас с землей Возрождения, но и потому что они помогают многое понять в нашей собственной истории.
Итальянцы появились на Черном море в самом начале XIII века, когда они уже цепко держали в своих руках торговлю на море Средиземном и настойчиво искали пути на восток. Здесь они вступили в торговлю с половцами, которые унаследовали древние торговые караванные пути, протянувшиеся издавна через черноморские и каспийские степи на север и восток, начиная еще с античных времен.
Возникновение огромной монгольской империи открыло перед итальянскими купцами огромные возможности для дальних путешествий и проникновения вглубь Азии. Первые золотоордынские ханы, стремясь развивать торговлю, всячески привлекали купцов, в том числе и итальянцев. Особенно преуспели здесь генуэзцы, имевшие поддержку Византии. В 1266 году они основали город Кафа, который был независим от монголов и стал позднее центром их колоний в Крыму.
Впрочем, еще долгое время крупнейшим центром международной торговли на Черном море оставался город Сурож, подчинявшийся ханским наместникам Крымского улуса. В нем также селились итальянские купцы, но здесь заметную роль играли и греческие, армянские и русские купцы. В Сурож прибывали корабли из Малой Азии и Византии, где восточные ткани выменивались на невольников, девушек, меха и другие товары.
Появившись в Крыму, итальянцы сразу же напрямую столкнулись с русскими купцами, русской культурой и обычаями. Самое Черное море в дотатарский период называлось Русским морем, оно было освоено русскими еще в IX веке. Рубрук пишет в своих записках, что в Сурож приезжает немало русских купцов «со всей Руссии», чтобы продать здесь горностаев, белок и прочие меха или купить соль. Для путешествия по степям Рубруку посоветовали купить такие «крытые повозки, в которых русские купцы перевозят свои меха». Арабские историки XIII века пишут о русской колонии в Суроже, имевшей свою церковь и мирно жившей среди аланов, армян, хазар, половцев, греков и итальянцев.
Была русская колония и в итальянской Кафе, а тем более в шумном Константинополе, где «Русь» жила у церкви Иоанна Предтечи, в близости от бухты Золотой Рог. А недалеко располагалась Галата, генуэзский город с пестрым многонациональным населением и особыми правами. Безусловно, какая-то часть русских жила и в этом генуэзском поселении. Иначе как объяснить, скажем, то, что претендент на русскую митрополию Митряй, умерший на корабле возле самого Константинополя, был отвезен в Галату и там похоронен? А русских паломников в XIII — XIV веках было столько, что православная церковь несколько раз принимала решительные шаги по ограничению паломничества.
Итальянские негоцианты не могли не сталкиваться с русскими купцами и князьями и в Золотой Орде, в Сарае или в Сарай-Берке, где и те и другие часто по долгу жили. Они ходили по одним путям и просто не могли не пересекаться.
Все это дает возможность говорить о том, что жители итальянских колоний в Крыму (да и на Кавказе) хорошо знали о Руси.
Уже в тринадцатом веке начинается проникновение итальянцев из Крыма в русские земли, поначалу, видимо, в южные и юго-западные княжества. Плано Карпини пишет о целой группе генуэзцев, пизанцев, венецианцев в Киеве. Ипатьевская летопись упоминает о «сурожцах» (итальянцах или греках) на Волыни. Образ богатого и удачливого итальянского купца, покорявшего сердца девушек Киева, нашел свое отражение в южной былине о Чуриле, сыне Плетка-«суроженина». Итальянцами, скорее всего, были и нарочитые немцы — гости, упоминаемые летописями в Курской земле во время знаменитого баскака Ахмата ("немцы» — это все иностранцы, термин «фрязи» или «фряги»*для обозначения итальянцев установился не сразу).
Повесть о разорении Царьграда 1204 года вновь называет всех крестоносцев фрязями. Впрочем, автор повести хорошо осведомлен об участии итальянцев в походе. После появления итальянцев в Крыму за ними закрепляется наименование "фрязи". Уже в XIV веке оно довольно устойчиво.
Есть основания полагать, что вскоре (по крайне мере, в первой половине XIV века) фряжские гости появились и в северо-восточных русских княжествах, в Москве, в Твери и прочих весях.
В 1319 году в московской летописи вдруг упоминается «Сурожское море» (ПСРЛ, т. 10, с. 182), что тоже по-своему знаменательно. Почему московский летописец включает его в поле своего зрения? А замечательный знаток, «дедушка» московской истории И.Е. Забелин писал: «Москва, как только начала свое историческое поприще, по счастливым обстоятельствам торгового и именно итальянского движения в наших южных краях, успела привлечь к себе, по видимому, особую колонию итальянских торговцев» (И.Е. Забелин История города Москвы. М., 1902, с. 86). И на самом деле в середине XIV века мы уже видим в Москве корпорацию купцов, носившую название «сурожан». Это ведь не могло произойти вдруг, на это требовалось время.
Вот тут начинаются тайны и загадки, и загадки прелюбопытные. Первое упоминание летописи о гостях-сурожанах относится к 1356 году, под которым в Никоновской летописи сообщается, что пришел «изо Орды Ирынчеи и с ним гости-сурожане» (ПСРЛ, т. 10, с. 228). Это краткое и глухое сообщение о приходе сурожан с татарским послом Ирынчеем вызывало у историков споры о том, кем являлись эти сурожане: итальянцами или русскими из Сурожа.
Но выяснилось, что задуматься здесь стоит не только об этом. В опубликованном в 1922 году Рогожском летописце (гораздо более древнем, чем Никоновский свод) сообщение об Ирынчее выглядит по-другому: «А на Москву приходил посол силен изъ Орды Ирынчей на Сурожане». Как говорится, вот те раз! Ведь это кардинально меняет дело! Получается, Ирынчей не привел сурожан с собой, а пришел за ними «силен», то есть во главе вооруженного отряда с целью их преследования или наказания. Летопись не говорит, чем был вызван этот приход Ирынчея и чем закончилось дело, но это свидетельство Рогожского летописца достаточно, по крайней мере, чтобы знать: в 1356 году сурожане не просто уже жили в Москве, но и были «своими людьми», появившимися здесь, возможно, задолго до описанных событий. Более того, они успели совершить нечто, что вызвало в Орде ханский гнев и желание с ними расправиться.
Загадочное известие, не правда ли? Наверное, оно слишком кратко, чтобы дать нам достаточные основания для каких-то предположений или выводов. Но здесь самое время вспомнить еще одно загадочное упоминание о фрязях. В жалованной грамоте Дмитрия Донского (1350 — 1389), выданной в первые годы его княжения, юный князь Дмитрий «жаловал есмь Ондрея Фрязина Печерою, как было за его дядею, за Матфеем за Фрязины». Это пожалование, как следует из текста, не было новым, а продолжало ряд пожалований, начавшихся еще при Иване I Калите (? — 1340): «А вы, печеряне, слушайте его и чтите, а он вас блюдет, а ходит по пошлине, как было при моем деде при князи при великом при Иване и при моем дяде и при князе при великом при Семене, и при моем отци при князи при великом при Иване, так и при мне».
Нет, какая-то очень любопытная «петрушка» получается. Эта грамота известна науке почти двести лет. Впервые она была опубликована еще в 1836 году в хрестоматийно известных Актах археографической экспедиции, после чего многократно переиздавалась. Это один из самых древних сохранившихся документов московского княжеского дома. Тем не менее он почти не привлек внимания ученых или ему не придавали особого значения. Его никто не оспаривал, но так и осталось неясным, какими ветрами в начале XIV века Фрязиных занесло за тысячи километров от итальянских колоний в Крыму. И что они делали на Русском Севере несколько этих десятилетий. Даже бесконечно чтимый мной академик М.Н. Тихомиров посвятил этому сюжету лишь пару строчек и повисший в воздухе вопрос: «Что же искал Андрей Фрязин на далеком Севере?». Михаил Николаевич лишь предположил, что Фрязин хотел покупать там соколов (М.Н. Тихомиров. Древняя Москва XII — XV вв. М., 1992, с. 82). И сегодня описанное в грамоте пожалование остается едва ли не неким курьезом. Дескать, куда только жизнь не забрасывает людей, вот и господ итальянцев угораздило оказаться за полярным кругом.
Но мы увидим, что этот документ донес до нас необычайно важные сведения, если мы припомним, что в Средневековье Печера (наряду с Югрой) — это основной промысловый регион дорогой пушнины, основной поставщик мехов, привозимых на Русь (и не только на Русь), и оттуда расходившихся в другие страны. Это регион, в котором сходились финансовые интересы, откуда происходили значительные средства. И вдруг он отдается каким-то итальянцам. Что ни говорите, князь Иван Калита совершил крайне необычный, я бы даже сказал, экстраординарный поступок. Это все равно, как если бы Путин сегодня пожаловал итальянцам, скажем, Якутию с ее алмазами. Но Фрязины не просто получили эти владения, они удерживали их за собой на протяжении, по меньшей мере, двадцати — двадцати пяти лет. А затем последовало, скажем так, крайнее неудовольствие татарских ханов, которые пришли по головы «сурожан» в Москве. Что же скрывается за этими фактами? Что заставило Калиту сделать это пожалование, а его преемника его продолжить?
Чтобы разобраться в этом, оставим на время итальянцев и присмотримся внимательнее к эпохе Калиты, ее событиям и мотивам.
Князь Иван Данилович по прозвищу Калита стал великим князем владимирским в 1328 году. Этот год стал поворотным в невероятно ожесточенной борьбе Москвы с Тверью за великое княжение. Борьба к тому времени тянулась уже больше четверти века, но исход ее оставался не ясным. Москва смогла выбиться в лидеры, но у нее еще не было никаких решительных преимуществ. Более того, во многом ее позиции были явно слабее позиций ее главной соперницы.
Превосходство Твери было абсолютно очевидным, это проявлялось во всем: она раньше выделилась в самостоятельное княжество, сумела консолидировать вокруг себя значительные земли. Лежавшая на пересечении Волги и важных сухопутных торговых путей в Новгород, Литву, Владимир, она затмевала богатством захолустную Москву. В Твери раньше всех русских княжеств возобновили строительство соборов: огромный храм Спаса заложили еще в 1280 году (построили за 10 лет). Тверские князья захватили княженье и в Новгороде, что открыло им новгородские просторы и богатства. Тверичи были сильнее и в военном отношении: как правило, они били московские рати даже когда последних поддерживали татары.
Первые московские князья Даниил и его сыновья Юрий и Иван могли противопоставить этому только изощренную политику — жесткую, агрессивную и беспринципную. Ключевский называл Даниловичей «смелыми хищниками». Они готовы были на любое действие в интересах ханов, чтобы вырвать для себя преимущества. В конце концов эта политика стала приносить плоды и хан дал Юрию Даниловичу в Орде зарезать Михаила Тверского. Из него еще живого вырезали сердце. Но великое княжение все равно было в основном у Твери. Лишь ненадолго Юрий смог получить великое княжение. И даже когда Дмитрий убил Юрия в Орде, ярлык отдали Александру Михайловичу тверскому.
И вот, наконец, в 1328 году Калита получает власть и наносит Твери нечеловеческий по жестокости удар, воспользовавшись восстанием тверичей против бесчинств ханских баскаков. Иван привел огромное татарское войско и подверг тверскую округу мечу и пожару. Но он не мог еще спать спокойно, разгром не означал окончательного поражения Твери. Не случайно Калиту так тревожила судьба бежавшего (в Псков, потом в Литву) князя Александра, которого он преследовал почти десять лет (пока не добился в Орде его смерти).
Иван Данилович должен был противопоставить конкурентам реальное могущество Москвы. А ее могущество надо было еще создать. Это означало решение многих задач, но в первую очередь это значило получение больших и стабильных финансовых поступлений. Перед Калитой встала проблема получения денег, очень больших денег. Ему нужно было выплачивать колоссальные деньги в Орду и за счет этого удерживать княжение, ведь он и «купил» татар тем, что пообещал значительно больший «выход» с Руси. Деньги были нужны для бесконечных подарков, взяток, подношений, и не только ханам и ханшам, но и многочисленным придворным, мурзам и иже с ними. Деньги также были нужны, чтобы снаряжать войска, покупать оружие, возводить и укреплять кремлевские стены, украшать город и строить храмы, создавая привлекательный облик стольного града. Денег нужно было много. И мы знаем, что Калита этот вопрос решил (почему, собственно, и получил свое прозвище), хотя до сих пор не очень понимаем, каким образом. В XIX веке возникло представление, что Калита просто утаивал от ханов часть дани, которую он собирал. Но сегодня историки, например авторы последней редакции «Истории Москвы», эту точку зрения считают явно ошибочной (т. 1, М., 1997, с. 42).
Точнее, похоже, Калита поначалу начал «выжимать» из всех подвластных ему земель максимальную дань, да вот только выжать можно было немного. Хозяйства крестьян были в основе своей натуральными. Уровень урожайности и общей доходности их был невелик. Увеличение налогового бремени вело просто к разрухе. Через несколько лет после начала правления Ивана летопись сообщила: «бысть меженина велика в земли Русской, дороговь, глад хлебный и скудость всякого житиа». Меженина — слово, означающее голод и недостаток хлеба. Но оно не случайно созвучно межени, то есть краю, границе. Это пограничное со стояние. За межениной люди нередко умирали или разбредались в другие края, после чего с этих земель долгое время нельзя было взять вообще ничего. Но ведь многие русские города и села и без того лежали в руинах. Самые населенные и богатые земли владимирского княжества всю вторую половину XIIIвека разграблялись татарами. Скажем, в 1293 году монголы «Володимер взяша и церкви пограбиша, и ... села, и волости, и по госты и монастыри повоеваша» (НПЛ, с. 327). Такой же участи систематически подвергались Переяславль, Суздаль, Юрьев, Кострома, Ростов.
Словом, увеличением сбора дани со своих земель, серьезно увеличить поступление средств было непросто. А Калите нужно было качественно изменить свое финансовое положение. Ему нужны были способы существенного увеличения доходов московской казны.
Л.Н. Гумилев замечательно сформулировал, что в те времена основные средства, необходимые для ведения большой политики, доставляли купцы. Он показал, что даже монгольским ханам основные средства для осуществления своей политики «доставляли купцы, водившие караваны от Китая до Испании. Торговали они шелком и предметами роскоши, так что их деятельность более походила на валютные операции, нежели на торговлю в современном смысле» (Л.Н. Гумилев. Древняя Русь и Великая степь. М.: «Мысль», 1986, с. 9).
Но это не в меньшей степени относилось к русским князьям. Уже в XIV веке попытка княжества вести собственную политику означала потребность найти свое место в международном обмене и торговле. Об этом же пишет и такой замечательный историк, как В.Е. Сыроечковский: «Независимая и активная роль Москвы была возможна лишь при условии обладания необходимыми запасами пушнины. В XIV и XV веках краем, откуда можно было черпать пушной товар, был Север» (В.Е. Сыроечковский. Гости-сурожане. М. — Л., 1935, с. 10).
И вот тут мы прикасаемся, пожалуй, к самым важным обстоятельствам, которые определяли влиятельность тогдашней элиты. Заволочье (то есть земля за волоками, Север) в изобилии давало товары, обладавшие высочайшей доходностью. Более того, можно сказать, что практически все, что тогда на Руси могло приносить высокую доходность (если не считать рабов), происходило с Севера. Именно Север давал практически все то, с чем Русь могла выступать на международных рынках. Это были не только меха, но и серебро, моржовый клык. Однако пушнина, безусловно, была важнейшим товаром. Для средневековой России этот ресурс имел едва ли не большее значение, чем для России нынешней нефть и газ. Это главная «русская валюта» на протяжении столетий. Поэтому борьба за власть на Руси тогда была во многом борьбой за возможность контролировать богатства Севера. Эта борьба началась задолго до Калиты, еще в XI — XII веках, когда Новгород и ростово-суздальские (низовские) князья стали подчинять себе земли Заволочья. Но серьезные «виды» имела здесь и Волжская Булгария, за которой стояли арабские купцы и восточные рынки. Главным держателем территорий Севера был Новгород, но низовские (ростово-суздальские) князья также рвались на север. Так, в 1169 году Андрей Боголюбский направил свой большой «полк» в Заволочье, но был разбит и 1300 суздальцев сложили в битве свои головы (ПСРЛ, т. 5, с. 9; т. 9, с. 241). Низовские князья смогли распространить свое влияние на Белозеро и земли в верховьях и в среднем течении Двины, в истоках которой Всеволод Большое Гнездо основал в 1178 году Великий Устюг. Он стал главным оплотом владимиро-суздальских князей на Севере. Отсюда низовские колонисты проникали на Двину, образуя свои новые волости среди новгородских владений. С распадом Владимиро-Суздальского княжества земли низовских князей в Заволочье достались Ростову. Впрочем, вскоре сюда постарались протянуть свои руки и новые низовские фавориты, Тверь и Москва.
Тверь и здесь опережала Москву, вмешавшись в эту борьбу намного раньше и очень серьезно преуспев. Практически вся история противостояния Москвы с Тверью, как мы увидим ниже, — это история борьбы за владения в Заволочье. Доступ Твери к богатствам Севера лежал через овладение княжеским престолом в Новгороде.
Еще в 1264 году первый тверской князь Ярослав Ярославич, брат Александра Невского, получив ярлык на великое владимирское княжение, занял и новгородский стол. По договору с Новгородом, который, конечно, пытался как-то ограничить власть Ярослава, он, тем не менее, получал в распоряжение половину волостей в Заволочье, в которых мог держать своего тивуна и «дар от тех волостей имати». Но аппетиты Ярослава явно пошли дальше, и два года спустя в Новгороде вспыхивает мятеж. Новгородцы изгоняют Ярослава, поставив ему в вину то, что он поотнимал земли и "поимал еси серебро на Микифоре Манущиници, и на Романе Болдыжевици, и на Фарфорломеи, а иное, чему выводишь от нас иноземца, которые у нас живут, а того много вины его" (НПЛ, с. 319). За этим разразилась война, и лишь поручительство митрополита Кирилла и отказ Ярослава от своих «достижений» позволили ему снова без крови занять княжий стол в Новгороде, на котором он оставался вплоть до самой своей смерти в 1272 году. Здесь нет возможности подробно останавливаться на этих сюжетах, но отметим, что о Москве тогда еще не было и речи, ведь последние годы жизни Ярослав нянчился с малолетним племянником Даниилом (будущим первым московским князем), которому было 2 года, когда умер его отец Александр Невский. Ярослав заботливо управлял его московским уделом, сохраняя его для любимого «племяша», не подозревая, кого растит.
С Ярослава пошла традиция, которую стали поддерживать и монголы, что великий князь держит и новгородский стол. Это значит, что он получал и Заволочье.
Наследовавшие великокняжеский престол переяславский князь Дмитрий и за тем князь городецкий Андрей (сыновья Невского) старались крепко держать се верные владения в своих руках. При Андрее Александровиче впервые появляется особый тип грамот, указная грамота на Двину о великокняжеских ватагах. Князь, таким образом, подчеркивает неограниченность своей власти (он управляет северными владениями, давая указания). Князь Андрей снаряжает на Север ватаги сокольников и данщиков на Мезень, Пинегу, Печору и Кольский полуостров. Но поскольку почти все это время беспрестанно шли войны Новгорода с великими князьями, а также между ними самими, тверской князь Святослав Ярославович продолжал играть важную роль в судьбе северных земель. Святослав совершил поход на Север, захватил Вологду и с богатой добычей возвратился в Тверь.
Московский князь Иван Данилович был свидетелем того, с каким необычайным ожесточением пошла борьба за Север с первых лет XIV столетия. Это все шло уже на его глазах. Тогда борьба развернулась между Тверью, Москвой, ну и, конечно, Новгородом.
После смерти Андрея Александровича в 1305 году великим князем Владимирским стал Михаил Тверской. Михаил, конечно, сразу же постарался занять позиции в Новгороде. Но встретил ожесточенное сопротивление новгородцев, подогреваемых москвичами. Михаилу пришлось пообещать новгородцам, что он не будет слать в Заволочье «своих мужей», будет продавать им всю свою заволочскую дань и уберет своего тиуна в Вологде. После этого они приняли Михаила в Новгороде. Юрию Даниловичу оставалось кусать локти и ждать момента для ответного удара. И он настал! Михаил, получив княжение в Новгороде, конечно, начал нарушать условия договора, вновь прибирая Заволочье к рукам.
В 1312 году умер хан Тохта, и Михаил поехал в Орду за ярлыком от нового хана, а Юрий был принят Новгородом в качестве князя. Вернувшись из Орды, Михаил расправился с Новгородом и Юрия оттуда выбил. Но в 1316 году, поддерживаемые московским князем, новгородцы снова восстали. Новый поход Михаила был не очень удачен: князь не решился брать город штурмом.
Тем временем Юрий в 1317 году, женатый на сестре хана Узбека, вернулся; он вел большое татарское войско, чтобы ударить по Тверскому княжеству. Но в битве, которая состоялась возле Твери, Михал одержал победу. Юрий бежал в Новгород, тверчанами были захвачены брат князя Юрия и его жена Кончака, которая, к несчастью, вскоре в Твери умерла. Оба князя в 1318 году были вызваны в Орду. Там Михаила убили.
После этого Юрий получил ярлык на великое княжение и стол в Новгороде и просто «не вылезал» из новгородских владений. Там его и застало известие 1322 года о том, что хан ярлык на великое княжение возвратил в Тверь Дмитрию (сыну Михаила), а самого Юрия вызвал в Орду. В ханской ставке в ноябре 1324 года Юрий был убит Дмитрием.
Обращу внимание: в Орду, навстречу своей смерти, Юрий Данилович отправился прямо с Двины, куда он как князь Великого Новгорода совершил поход в начале 1324 года. За год до этого устюжане ограбили ходившую в Югру новгородскую ватагу. В ответ на это Юрий с новгородской дружиной пошел в Заволочье, «взяша Устьюг на щит, и приидоша на Двину» (НПЛ, с. 339). Здесь его догнали послы от ростовских князей, которые согласились на мир по старой пошлине. И новгородцы пошли домой, а Юрий — в Орду по Каме и Волге. Возможно, Дмитрий убил Юрия, не только желая отомстить за убийство отца, но и потому, что узнал, что Юрий пришел из Заволочья с богатой добычей, предназначенной для подношения хану. За этими событиями, как мы помним, последовало короткое княжение Александра Михайловича и страшная кровавая баня в Твери, учиненная Калитой.
Получив власть страшной ценой, огромным напряжением и кровью, Иван Данилович должен был понимать: это был его шанс (может быть, единственный) возвысить Москву и оставить верховенство за ней. Именно контроль над этими ресурсами давал реальную власть, составляя основные объемы финансовых поступлений великого князя. О том, насколько значительны были эти поступления, мы можем судить хотя бы по тому, что в 1316 году Михаил Тверской после нескольких лет «разратья, которое ся учинило промежи князя и Новагорода», наложил на Новгород контрибуцию в размере 12 тысяч гривен серебра! Для сравнения: выплаты со всей Руси монголам даже в конце XIV века составляли 5320 рублей. Но рубль — это половина гривны ("разрубленная гривна»}, то есть Михаил требовал с Новгорода своеобразную компенсацию в размере 24 тысяч рублей! И эта сумма не была воспринята как невозможная. Новгород соглашался ее выплатить, хотя и в несколько приемов.
Надо полагать, эти заволочские финансовые потоки все же не были учтены монголами, оставались неподконтрольными им. Монголы, передавая ярлык на великое княжение владимирское, не претендовали на эти ресурсы, не строили вокруг них своей игры. Это и создавало возможность игры московских князей. Итак, Калите нужно было найти способ, как оставить эти финансовые потоки за собой. Но у него было не так много времени. Он должен был знать, что спустя какое-то время ярлык на великое княжение у него непременно отнимут, особенно, если увидят, что он усилился. И тогда он вновь потеряет все. Он должен был извлечь уроки из проигрыша Твери, которая надолго увязла в противоречиях и войне с Новгородом, на стороне которого была Москва. Но теперь они все были против Москвы! И это значило, Москве был нужен новый сильный союзник!
И еще, чтобы реально использовать Заволочье, ему нужно было решить две задачи:
1. Обеспечить стабильный доступ к землям Заволочья.
2. Найти пути и рынки сбыта северных товаров.
По обоим этим вопросам у Калиты были большие проблемы, его позиции на момент занятия великокняжеского престола были слабее тверских.
Доступ к северным землям поначалу выглядел для Москвы очень трудной задачей. Москва располагалась в южной части Северо-Восточной Руси, ее путь на Север был закрыт землями Тверского и Ростовского княжеств. К тому же Калита получил не все великое княженье, а лишь половину (Новгород и Кострому). Вторая часть (Владимир и Поволжье) были отданы ханом суздальскому князю Александру Васильевичу, тогда как Тверь обладала относительной близостью к землям Севера. Не случайно созданное в те годы «Похвальное слово князю Александру Тверскому» утверждало, что он владел «всею страною до моря Варяжского и паки Новымградом Нижним и до предел Измаилтескых и въсточными странами обонъпол Устюга до рек Угорских даже и до моря Печорского» (ПСРД т. 15, с. 465). Удивительные строчки! Тверские князья считали себя князьями Всея Руси! Обратим внимание, весь Север до Печоры упоминается здесь как собственность тверского князя.
Эти строчки должны были заставлять Ивана скрежетать зубами. Земли Твери представляли собой широкую полосу вдоль всей Волги от верховий до ростовского Углича. Это был клин между Новгородом и ростовскими землями, вбитый по направлению с юго-запада на северо-восток. К тому же в 1316 году Михаил «повоевал» Углич. Отсюда было рукой подать до Заволжья и верховий рек, текущих на север, приводивших к Вологде и Белозеру. А здесь у тверского князя, его семьи и бояр были свои земли. Калита не мог не помнить, что Юрий от имени Новгорода, заключая в 1317 году договор с Михаилом, подтвердил, что граница Тверского княжества проходила по Вологде: «Такоже князю Михаилу в Вологде по старому рубежю рубежь дати».
Калите нужно было для начала обойти Тверь и при этом поставить заслон на пути этого тверского «клина». Иван отправил своего посадника в Новгород, но он знал, что теперь Новгороду он не союзник, а самый явный противник. Он решил обойти Тверь через ростовские земли, оттолкнувшись от Костромы, которой владел. В 1328 году, едва только разорив Тверь, Иван Данилович с войсками, которые ему были даны для преследования князя Александра Тверского, не пошел в Псков, где скрылся Александр, а направился на север. Псковская летопись сообщает, что татары и москвичи «подъяша (разорили) всю область Новгородцкую от Белаозера и от Заволочия», пройдя туда через Ростов, «заодно» подвергнув тяжелому разорению и его земли. Так Калита обрубал «тверские корешки» на Севере, рушил связи, которые Тверью устанавливались больше тридцати лет.
В 1331 году Иван просто «выбил» из Новгорода дополнительный платеж «закамским серебром» и таким образом добился согласия хана Узбека на передачу ему всего Владимирского княжения. Более того, тогда же он получил Стретенскую половину Ростова.
А вскоре он загадочным образом овладел еще рядом стратегических точек, ведущих на север: Галичем, Угличем и Белозером. Началось с того, что он выдал своих дочерей за ростовского, белозерского и ярославского князей, создав таким образом «родственную» зависимость этих территорий от себя. А потом каким-то образом «прикупил» Углич, Галич и Белозеро. Вопрос об этих «куплях» Калиты стал предметом очень острой научной дискуссии, не утихавшей длительное время. Об этом писали наши лучшие историки: Н. Карамзин, С. Соловьев, Б. Чичерин, А. Пресняков, М. Любавский, Л. Черепнин и другие. Вокруг этого вопроса было сломано немало научных копий, но как-то осталось невыясненным: зачем, собственно, Калита делал эти покупки, почему он купил именно эти территории? Но если посмотреть на это в разрезе борьбы Москвы с Тверью за выход к северу, то ответ кажется очевидным: не совершая больших территориальных захватов (то есть не вызывая опасений татар в своем значительном усилении), Калита смог получить свой «коридор» на север. Это была цепь «опорных точек», но этого было достаточно, чтобы противопоставить тверской «оси», смотревшей на северо-восток, свой «кордон», который шел с юто-востока на северо-запад. И Тверь в него упиралась. Теперь Москве выход на север был доступен, а Твери закрыт!
Но пробиться на север — это было только полдела. Надо было еще найти, куда сбывать «мягкую рухлядь» и прочие северные товары. Тверь, к слову сказать, эту проблему по-настоящему так и не решила. Тверские князья пытались перетянуть из Новгорода на себя торговлю с ганзейскими и прибалтийскими городами, но Новгород, конечно, не дал. Более того, Новгород в иных договорах, когда мог, «требовал», чтобы тверской князь продавал ему свою дань. Цену при этом назначали, конечно, новгородцы.
Москве нужен был свой рынок, чтобы он был стабильным и независимым от ее конкурентов. Чтобы она смогла на нем выигрывать и получать хорошие цены. Была возможность пробиваться на восточные рынки вниз по Волге: на рынки Сарая, Булгара или дальше. И московские купцы, конечно, туда ездили. Но, думается, что Калите на первых порах не хотелось привлекать внимание татар к росту своих богатств, к тому, что в его городе стала серьезно расти торговля.
Поэтому самым удачным для Москвы во всех смыслах было направление на юг, на итальянские колонии в Крыму. Это был большой и активно развивавшийся рынок, тесно связанный с другими рынками, как европейскими, так и азиатскими. Меха в Причерноморье стали очень ходовым товаром еще в XIIIвеке. Скорее всего, устанавливать контакты с городами-колониями Крыма начали еще тверичане задолго до Калиты.
Надо полагать, что Иван Данилович не сразу пришел к мысли о возможности привлечения итальянцев. Сохранилась его указная грамота на Двину (без даты, но, скорее всего, относящаяся к первым годам его княжения), в которой он пожаловал Печору Михаилу (надо полагать, своему боярину), поручив ему же собирать пошлины на Печоре.
Но думается, что чем больше мехов должно было поступать с севера, тем острее вставал вопрос о сбыте и возрастал интерес к Крыму и к привлечению крымских торговцев в Москву. А также к созданию условий, при которых этот рынок был бы связан только с Москвой. И князь должен был понимать, что отпущенное ему время было очень ограничено. В конечном итоге Иван Калита сформулировал предложение, от которого нельзя было отказаться: он предложил Матфею Фрязину (о котором я упоминал выше) в кормление одну из самых богатых своих провинций, Печору, на условиях уплаты князю половины прибыли.
Мы не знаем, в каком году итальянцы открыли свою «концессию», но, думается, выигрыш князь почувствовал довольно быстро. Итальянцы стали сами собирать дань на севере, сами организовывали ее доставку до берегов Черного моря и ее продажу и выплачивали князю положенное. Впрочем, выиграл не только князь. Началось быстрое развитие московский торговли, и уже к середине XIV века в Москве сформировалась корпорация торговых гостей «сурожан», состоявшая как из иностранцев (итальянцев, греков), так и из русских. Они вели широкую торговлю с городами Причерноморья, продавая там русские меха и привозя на Русь предметы роскоши, вина, бумагу, различную утварь. У них вскоре появилась своя собственная церковь, стоявшая на границе Китай-города. Академик М.Н. Тихомиров отметил, что торговля с Причерноморьем в XIV веке была основной, «определяющей торговое значение Москвы». Остальные направления стали развиваться позднее. Это повлекло за собой безусловное развитие ремесел и московских посадов.
Вслед за этим в Москве появляется еще одна корпорация, носившая название суконщиков, торговавших с Западом (через Новгород, Литву, Прибалтику). Но сурожане, или гости, как они еще назывались, останутся главной и самой влиятельной прослойкой купечества, ее верхушкой, занимающей исключительно привилегированное положение в русском обществе.
Близость корпорации гостей к двору Калиты и его наследников показывает, что их отношения носили особый, доверительный характер, и, видимо, в том числе и итальянцы выполняли особые поручения великого князя. Мы можем назвать некоторые из них. Отправляясь на Куликову битву, Донской взял с собой 10 гостей сурожан. «Поят же тогда князь велики с собой десять мужей Сурожан гостей, видениа ради; аще что Бог случит, имут поведати в далних землях, яко сходници суть з земли на землюи знаеми всеми и в Ордах, и в Фрязех» (ПСРЛ, т. 11, с. 54).
Но близкие и доверительные отношения Москвы строились не с итальянскими купцами, а именно с генуэзцами, только с ними. Уровень доверительности был таков, что, например, кандидат в митрополиты Пимен спокойно под расписку занял «у фряз» в Константинополе почти 2000 рублей.
Можно предположить, что особые отношения с корпорацией сурожан строились на том, что она была определенным образом организована. Есть немало оснований предполагать, что в дальних поездках на Крайний Север участвовала целая группа гостей-сурожан, как итальянцев, так и русских, которые представляли из себя объединение военного или полувоенного типа. В принципе это логично, ведь в то время торговля была связана с дальними и опасными поездками и требовала владения оружием не меньше, чем умения торговать. Купцы торговали в основном дорогими товарами, значит, возникала необходимость их охранять, что сближало такую купеческую организацию с боярскими отрядами.
Восприятие купеческой организации как полувоенной, несущей «службу», способствовало тому, что ее верхушка могла перейти в разряд боярства и затем получить за свою службу земельное пожалование от князя. И мы знаем несколько имен гостей, кому удалось этого добиться, стать «гостем и боярином великого князя» одновременно. Это Некомат. Это Степан Ховра, Матфей и Андрей Фрязины. Мы знаем, что они и другие гости получали во владение землю, что нашло отражение и в названии ряда населенных пунктов. Например, так возникла деревня Фрязино под Москвой (теперь город Московской области), деревня Фрязиново под Вологдой (сейчас район г. Вологды), деревня Сурожик, упомянутая в завещании Калиты.
Так возникла боярская фамилия Фрязины, представитель которой в начале XV века был княжеским волостелем в Заволочье. Сурожане, видимо, отличались не только военной организацией, но и хорошим вооружением. «Задонщина», рисуя битву русских с татарами, упоминает шеломы черкасские, байданы бесерменские, кинжалы и колчары фрязские.
По словам И.Е. Забелина, в Москве в XIV веке жили не только итальянские купцы, но и была колония мастеров-ремесленников (Указ. соч., с. 88). Например, до нас дошли сведения о замечательном мастере Борисе из Рима, который отлил серию колоколов как для московского Кремля, так и для собора Святой Софии в Новгороде. Считается, что Борис возглавлял и обучил целую группу колокольных литцов, живших в Москве, обслуживавших великокняжеский и митрополичий дворы.
Словом, появление корпорации итальянских гостей в Москве имело целый ряд серьезных позитивных последствий.
Но, как мы помним, в 1356 году это вызвало крайнее неудовольствие хана, который, видимо, узнал о характере и последствиях сотрудничества итальянцев с московским князем. Мы не знаем, чем закончился поход Ирынчея на сурожан в Москве в 1356 году. Но на следующий год летопись сообщает, что вновь пришел посол силен (с войском) и «велика бысть истома князем русским» (то есть тяжело им пришлось). В Орде узнали о росте сил Москвы и испугались того, что узнали.
В 1360 году, спустя три года после смерти Ивана Ивановича, ярлык на великое княжение получает не юный московский князь, а нижегородско-суздальский Дмитрий Константинович. Но Москва, собрав войско, смогла заставить нижегородского князя ретироваться. Тогда же хан отнял у Москвы его «купли» — Галич, Углич и Белозеро. Но и это будет через пару лет восстановлено (более того, в большем объеме).
В 1371 хан решит отдать ярлык на великое княжение тверскому князю Михаилу Александровичу. Но Москва окажет этому жесткое сопротивление, и закрепиться на великом княжении Михаил не сможет. И после ожесточенной борьбы в 1373 году Москва заставит Тверь подписать мир, по которому за московским князем останется великое княжение.
Это была победа. Могущество было создано.

