Общая тетрадь

№ 4 (39) 2006

Русь и Италия. Начало связей и возвышение Москвы

Признаться, несмотря на мою нежную любовь к Италии, я никогда не взялся бы писать об истории русско-итальян­ских связей, если бы не несколько об­стоятельств.

Начало и развитие этих отношений тесно связано с Русским Севером, и об этом очень малоизвестно. Далее, в том, как написана наша русская история, многое нуждается в пересмотре. Много ми­фов. И много зон умолчания.

И связи между Италией и Русью — одна из таких зон. Принято считать, что итальянцы долгое время почти ничего не знали о Руси, так же как русские долгие столе­тия ничего не знали о родине Боккаччо и Боттичелли. И что начало постоянных контактов между двумя стра­нами относится к последней трети XV века, к временам Ивана III, когда Московское царство, получившее неза­висимость, стало пробиваться в европейскую политику, устанавливать дипломатические контакты.

Италия — первейший и, пожалуй, самый значимый из европейских партнеров Руси в XIV — XV веках. В частно­сти, и про то, что Русь и Италия оказали друг на друга мощное влияние на каких-то этапах, мы почти ничего не знаем.

Ну как же русские и итальянцы могли не оказать влия­ния друг на друга, если в течение более чем двух столе­тий они входили в одно государство?! Наверняка мно­гие читатели удивятся, дескать, где же это, каким это об­разом Русь объединилась с Италией? Но это факт: очень долгое время русские княжества и черноморские коло­нии итальянских республик входили в состав Золотой Орды. В XIII — XV веках был русский улус Орды и был Крымский улус, в котором очень рано и в немалом коли­честве обосновались итальянцы, построившие там го­рода и обосновавшиеся в других частях Ордынского государства.

И очень скоро между русскими княжествами и итальян­скими колониями в Крыму завязались самые разные ни­точки связей, а из Крыма эти ниточки потянулись и на Аппенинский полуостров: в Рим, Геную, Венецию, Фло­ренцию. И распутать эти связи важно не только потому, что они роднят нас с землей Возрождения, но и потому что они помогают многое по­нять в нашей собственной истории.

Итальянцы появились на Черном море в самом начале XIII века, когда они уже цеп­ко держали в своих руках торговлю на мо­ре Средиземном и настойчиво искали пу­ти на восток. Здесь они вступили в торгов­лю с половцами, которые унаследовали древние торговые караванные пути, про­тянувшиеся издавна через черноморские и каспийские степи на север и восток, на­чиная еще с античных времен.

Возникновение огромной монгольской империи открыло перед итальянскими купцами огромные возможности для дальних путешествий и проникновения вглубь Азии. Первые золотоордынские ханы, стремясь развивать торговлю, вся­чески привлекали купцов, в том числе и итальянцев. Особенно преуспели здесь генуэзцы, имевшие поддержку Византии. В 1266 году они основали город Кафа, ко­торый был независим от монголов и стал позднее центром их колоний в Крыму.

Впрочем, еще долгое время крупнейшим центром международной торговли на Черном море оставался город Сурож, подчинявшийся ханским наместникам Крымского улуса. В нем также селились итальянские купцы, но здесь заметную роль играли и греческие, армянские и русские купцы. В Сурож прибывали корабли из Малой Азии и Византии, где вос­точные ткани выменивались на невольников, девушек, меха и другие товары.

Появившись в Крыму, итальянцы сразу же напрямую столкнулись с русскими купцами, русской культурой и обычая­ми. Самое Черное море в дотатарский период называлось Русским морем, оно было освоено русскими еще в IX веке. Рубрук пишет в своих записках, что в Сурож приезжает немало русских куп­цов «со всей Руссии», чтобы продать здесь горностаев, белок и прочие меха или купить соль. Для путешествия по степям Рубруку посоветовали купить та­кие «крытые повозки, в которых рус­ские купцы перевозят свои меха». Арабские историки XIII века пишут о рус­ской колонии в Суроже, имевшей свою церковь и мирно жившей среди аланов, армян, хазар, половцев, греков и италь­янцев.

Была русская колония и в итальянской Кафе, а тем более в шумном Константи­нополе, где «Русь» жила у церкви Иоанна Предтечи, в близости от бухты Золотой Рог. А недалеко располагалась Галата, ге­нуэзский город с пестрым многонацио­нальным населением и особыми права­ми. Безусловно, какая-то часть русских жила и в этом генуэзском поселении. Иначе как объяснить, скажем, то, что претендент на русскую митрополию Ми­тряй, умерший на корабле возле самого Константинополя, был отвезен в Галату и там похоронен? А русских паломников в XIII — XIV веках было столько, что право­славная церковь несколько раз принима­ла решительные шаги по ограничению паломничества.

Итальянские негоцианты не могли не сталкиваться с русскими купцами и кня­зьями и в Золотой Орде, в Сарае или в Сарай-Берке, где и те и другие часто по­ долгу жили. Они ходили по одним путям и просто не могли не пересекаться.

Все это дает возможность говорить о том, что жители итальянских колоний в Крыму (да и на Кавказе) хорошо знали о Руси.

Уже в тринадцатом веке начинается про­никновение итальянцев из Крыма в рус­ские земли, поначалу, видимо, в южные и юго-западные княжества. Плано Карпи­ни пишет о целой группе генуэзцев, пи­занцев, венецианцев в Киеве. Ипатьев­ская летопись упоминает о «сурожцах» (итальянцах или греках) на Волыни. Об­раз богатого и удачливого итальянского купца, покорявшего сердца девушек Кие­ва, нашел свое отражение в южной былине о Чуриле, сыне Плетка-«суроженина». Итальянцами, скорее всего, были и нарочитые немцы — гости, упоминаемые ле­тописями в Курской земле во время зна­менитого баскака Ахмата ("немцы» — это все иностранцы, термин «фрязи» или «фряги»*для обозначения итальянцев установился не сразу).

Повесть о разорении Царьграда 1204 го­да вновь называет всех крестоносцев фрязями. Впрочем, автор повести хоро­шо осведомлен об участии итальянцев в походе. После появления итальянцев в Крыму за ними закрепляется наименова­ние "фрязи". Уже в XIV веке оно доволь­но устойчиво.

Есть основания полагать, что вскоре (по крайне мере, в первой половине XIV ве­ка) фряжские гости появились и в северо­-восточных русских княжествах, в Моск­ве, в Твери и прочих весях.

В 1319 году в московской летописи вдруг упоминается «Сурожское море» (ПСРЛ, т. 10, с. 182), что тоже по-своему знамена­тельно. Почему московский летописец включает его в поле своего зрения? А замечательный знаток, «дедушка» московской истории И.Е. Забелин писал: «Моск­ва, как только начала свое историческое поприще, по счастливым обстоятельст­вам торгового и именно итальянского движения в наших южных краях, успела привлечь к себе, по видимому, особую ко­лонию итальянских торговцев» (И.Е. За­белин История города Москвы. М., 1902, с. 86). И на самом деле в середине XIV ве­ка мы уже видим в Москве корпорацию купцов, носившую название «сурожан». Это ведь не могло произойти вдруг, на это требовалось время.

Вот тут начинаются тайны и загадки, и загадки прелюбопытные. Первое упоми­нание летописи о гостях-сурожанах отно­сится к 1356 году, под которым в Никоновской летописи сообщается, что при­шел «изо Орды Ирынчеи и с ним гости-сурожане» (ПСРЛ, т. 10, с. 228). Это краткое и глухое сообщение о приходе суро­жан с татарским послом Ирынчеем вызывало у историков споры о том, кем явля­лись эти сурожане: итальянцами или рус­скими из Сурожа.

Но выяснилось, что задуматься здесь сто­ит не только об этом. В опубликованном в 1922 году Рогожском летописце (гораздо более древнем, чем Никоновский свод) сообщение об Ирынчее выглядит по-другому: «А на Москву приходил посол силен изъ Орды Ирынчей на Сурожане». Как го­ворится, вот те раз! Ведь это кардинально меняет дело! Получается, Ирынчей не привел сурожан с собой, а пришел за ни­ми «силен», то есть во главе вооруженно­го отряда с целью их преследования или наказания. Летопись не говорит, чем был вызван этот приход Ирынчея и чем за­кончилось дело, но это свидетельство Ро­гожского летописца достаточно, по край­ней мере, чтобы знать: в 1356 году суро­жане не просто уже жили в Москве, но и были «своими людьми», появившимися здесь, возможно, задолго до описанных событий. Более того, они успели совершить нечто, что вызвало в Орде ханский гнев и желание с ними расправиться.

Загадочное известие, не правда ли? На­верное, оно слишком кратко, чтобы дать нам достаточные основания для каких-то предположений или выводов. Но здесь самое время вспомнить еще одно загадоч­ное упоминание о фрязях. В жалованной грамоте Дмитрия Донского (1350 — 1389), выданной в первые годы его княжения, юный князь Дмитрий «жаловал есмь Он­дрея Фрязина Печерою, как было за его дядею, за Матфеем за Фрязины». Это по­жалование, как следует из текста, не бы­ло новым, а продолжало ряд пожалова­ний, начавшихся еще при Иване I Калите (? — 1340): «А вы, печеряне, слушайте его и чтите, а он вас блюдет, а ходит по пош­лине, как было при моем деде при князи при великом при Иване и при моем дяде и при князе при великом при Семене, и при моем отци при князи при великом при Иване, так и при мне».

Нет, какая-то очень любопытная «пет­рушка» получается. Эта грамота известна науке почти двести лет. Впервые она бы­ла опубликована еще в 1836 году в хресто­матийно известных Актах археографиче­ской экспедиции, после чего многократ­но переиздавалась. Это один из самых древних сохранившихся документов мос­ковского княжеского дома. Тем не менее он почти не привлек внимания ученых или ему не придавали особого значения. Его никто не оспаривал, но так и осталось неясным, какими ветрами в начале XIV века Фрязиных занесло за тысячи километров от итальянских колоний в Крыму. И что они делали на Русском Севере не­сколько этих десятилетий. Даже беско­нечно чтимый мной академик М.Н. Тихо­миров посвятил этому сюжету лишь пару строчек и повисший в воздухе вопрос: «Что же искал Андрей Фрязин на дале­ком Севере?». Михаил Николаевич лишь предположил, что Фрязин хотел поку­пать там соколов (М.Н. Тихомиров. Древняя Москва XII — XV вв. М., 1992, с. 82). И сегодня описанное в грамоте пожалова­ние остается едва ли не неким курьезом. Дескать, куда только жизнь не забрасыва­ет людей, вот и господ итальянцев угораз­дило оказаться за полярным кругом.

Но мы увидим, что этот документ донес до нас необычайно важные сведения, ес­ли мы припомним, что в Средневековье Печера (наряду с Югрой) — это основной промысловый регион дорогой пушнины, основной поставщик мехов, привозимых на Русь (и не только на Русь), и оттуда расходившихся в другие страны. Это ре­гион, в котором сходились финансовые интересы, откуда происходили значи­тельные средства. И вдруг он отдается ка­ким-то итальянцам. Что ни говорите, князь Иван Калита совершил крайне нео­бычный, я бы даже сказал, экстраординарный поступок. Это все равно, как если бы Путин сегодня пожаловал итальян­цам, скажем, Якутию с ее алмазами. Но Фрязины не просто получили эти владе­ния, они удерживали их за собой на протяжении, по меньшей мере, двадцати — двадцати пяти лет. А затем последовало, скажем так, крайнее неудовольствие та­тарских ханов, которые пришли по голо­вы «сурожан» в Москве. Что же скрывает­ся за этими фактами? Что заставило Ка­литу сделать это пожалование, а его пре­емника его продолжить?

Чтобы разобраться в этом, оставим на время итальянцев и присмотримся вни­мательнее к эпохе Калиты, ее событиям и мотивам.

Князь Иван Данилович по прозвищу Ка­лита стал великим князем владимирским в 1328 году. Этот год стал поворотным в невероятно ожесточенной борьбе Моск­вы с Тверью за великое княжение. Борь­ба к тому времени тянулась уже больше четверти века, но исход ее оставался не­ ясным. Москва смогла выбиться в лиде­ры, но у нее еще не было никаких реши­тельных преимуществ. Более того, во многом ее позиции были явно слабее по­зиций ее главной соперницы.

Превосходство Твери было абсолютно очевидным, это проявлялось во всем: она раньше выделилась в самостоятельное княжество, сумела консолидировать вокруг себя значительные земли. Лежавшая на пересечении Волги и важных сухопут­ных торговых путей в Новгород, Литву, Владимир, она затмевала богатством захо­лустную Москву. В Твери раньше всех русских княжеств возобновили строительст­во соборов: огромный храм Спаса заложи­ли еще в 1280 году (построили за 10 лет). Тверские князья захватили княженье и в Новгороде, что открыло им новгородские просторы и богатства. Тверичи были сильнее и в военном отношении: как пра­вило, они били московские рати даже ког­да последних поддерживали татары.

Первые московские князья Даниил и его сыновья Юрий и Иван могли противопос­тавить этому только изощренную полити­ку — жесткую, агрессивную и беспринципную. Ключевский называл Даниловичей «смелыми хищниками». Они готовы были на любое действие в интересах ханов, что­бы вырвать для себя преимущества. В кон­це концов эта политика стала приносить плоды и хан дал Юрию Даниловичу в Орде зарезать Михаила Тверского. Из него еще живого вырезали сердце. Но великое княжение все равно было в основном у Твери. Лишь ненадолго Юрий смог полу­чить великое княжение. И даже когда Дмитрий убил Юрия в Орде, ярлык отда­ли Александру Михайловичу тверскому.

И вот, наконец, в 1328 году Калита получа­ет власть и наносит Твери нечеловече­ский по жестокости удар, воспользовав­шись восстанием тверичей против бес­чинств ханских баскаков. Иван привел огромное татарское войско и подверг тверскую округу мечу и пожару. Но он не мог еще спать спокойно, разгром не озна­чал окончательного поражения Твери. Не случайно Калиту так тревожила судьба бежавшего (в Псков, потом в Литву) князя Александра, которого он преследо­вал почти десять лет (пока не добился в Орде его смерти).

Иван Данилович должен был противопос­тавить конкурентам реальное могущество Москвы. А ее могущество надо было еще создать. Это означало решение многих за­дач, но в первую очередь это значило получение больших и стабильных финансовых поступлений. Перед Калитой встала про­блема получения денег, очень больших де­нег. Ему нужно было выплачивать колос­сальные деньги в Орду и за счет этого удер­живать княжение, ведь он и «купил» татар тем, что пообещал значительно больший «выход» с Руси. Деньги были нужны для бесконечных подарков, взяток, подноше­ний, и не только ханам и ханшам, но и мно­гочисленным придворным, мурзам и иже с ними. Деньги также были нужны, чтобы снаряжать войска, покупать оружие, воз­водить и укреплять кремлевские стены, ук­рашать город и строить храмы, создавая привлекательный облик стольного града. Денег нужно было много. И мы знаем, что Калита этот вопрос решил (почему, собственно, и получил свое прозвище), хотя до сих пор не очень понимаем, ка­ким образом. В XIX веке возникло пред­ставление, что Калита просто утаивал от ханов часть дани, которую он собирал. Но сегодня историки, например авторы последней редакции «Истории Москвы», эту точку зрения считают явно ошибоч­ной (т. 1, М., 1997, с. 42).

Точнее, похоже, Калита поначалу начал «выжимать» из всех подвластных ему зе­мель максимальную дань, да вот только выжать можно было немного. Хозяйства крестьян были в основе своей натураль­ными. Уровень урожайности и общей до­ходности их был невелик. Увеличение налогового бремени вело просто к разру­хе. Через несколько лет после начала правления Ивана летопись сообщила: «бысть меженина велика в земли Рус­ской, дороговь, глад хлебный и скудость всякого житиа». Меженина — слово, оз­начающее голод и недостаток хлеба. Но оно не случайно созвучно межени, то есть краю, границе. Это пограничное со­ стояние. За межениной люди нередко умирали или разбредались в другие края, после чего с этих земель долгое время нельзя было взять вообще ничего. Но ведь многие русские города и села и без того лежали в руинах. Самые населен­ные и богатые земли владимирского кня­жества всю вторую половину XIIIвека разграблялись татарами. Скажем, в 1293 году монголы «Володимер взяша и церк­ви пограбиша, и ... села, и волости, и по­ госты и монастыри повоеваша» (НПЛ, с. 327). Такой же участи систематически подвергались Переяславль, Суздаль, Юрь­ев, Кострома, Ростов.

Словом, увеличением сбора дани со сво­их земель, серьезно увеличить поступле­ние средств было непросто. А Калите нужно было качественно изменить свое финансовое положение. Ему нужны были способы существенного увеличения до­ходов московской казны.

Л.Н. Гумилев замечательно сформулировал, что в те времена основные средства, необходимые для ведения большой поли­тики, доставляли купцы. Он показал, что даже монгольским ханам основные сред­ства для осуществления своей политики «доставляли купцы, водившие караваны от Китая до Испании. Торговали они шел­ком и предметами роскоши, так что их де­ятельность более походила на валютные операции, нежели на торговлю в совре­менном смысле» (Л.Н. Гумилев. Древняя Русь и Великая степь. М.: «Мысль», 1986, с. 9).

Но это не в меньшей степени относилось к русским князьям. Уже в XIV веке попыт­ка княжества вести собственную полити­ку означала потребность найти свое мес­то в международном обмене и торговле. Об этом же пишет и такой замечатель­ный историк, как В.Е. Сыроечковский: «Независимая и активная роль Москвы была возможна лишь при условии облада­ния необходимыми запасами пушнины. В XIV и XV веках краем, откуда можно было черпать пушной товар, был Север» (В.Е. Сыроечковский. Гости-сурожане. М. — Л., 1935, с. 10).

И вот тут мы прикасаемся, пожалуй, к са­мым важным обстоятельствам, которые определяли влиятельность тогдашней элиты. Заволочье (то есть земля за волока­ми, Север) в изобилии давало товары, об­ладавшие высочайшей доходностью. Бо­лее того, можно сказать, что практически все, что тогда на Руси могло приносить высокую доходность (если не считать ра­бов), происходило с Севера. Именно Се­вер давал практически все то, с чем Русь могла выступать на международных рын­ках. Это были не только меха, но и сереб­ро, моржовый клык. Однако пушнина, безусловно, была важнейшим товаром. Для средневековой России этот ресурс имел едва ли не большее значение, чем для Рос­сии нынешней нефть и газ. Это главная «русская валюта» на протяжении столе­тий. Поэтому борьба за власть на Руси тог­да была во многом борьбой за возмож­ность контролировать богатства Севера. Эта борьба началась задолго до Калиты, еще в XI — XII веках, когда Новгород и рос­тово-суздальские (низовские) князья стали подчинять себе земли Заволочья. Но серьезные «виды» имела здесь и Волж­ская Булгария, за которой стояли араб­ские купцы и восточные рынки. Главным держателем территорий Севера был Нов­город, но низовские (ростово-суздаль­ские) князья также рвались на север. Так, в 1169 году Андрей Боголюбский напра­вил свой большой «полк» в Заволочье, но был разбит и 1300 суздальцев сложили в битве свои головы (ПСРЛ, т. 5, с. 9; т. 9, с. 241). Низовские князья смогли распро­странить свое влияние на Белозеро и земли в верховьях и в среднем течении Дви­ны, в истоках которой Всеволод Большое Гнездо основал в 1178 году Великий Ус­тюг. Он стал главным оплотом владими­ро-суздальских князей на Севере. Отсюда низовские колонисты проникали на Двину, образуя свои новые волости среди нов­городских владений. С распадом Влади­миро-Суздальского княжества земли ни­зовских князей в Заволочье достались Ростову. Впрочем, вскоре сюда постара­лись протянуть свои руки и новые низовские фавориты, Тверь и Москва.

Тверь и здесь опережала Москву, вмешав­шись в эту борьбу намного раньше и очень серьезно преуспев. Практически вся история противостояния Москвы с Тверью, как мы увидим ниже, — это исто­рия борьбы за владения в Заволочье. До­ступ Твери к богатствам Севера лежал че­рез овладение княжеским престолом в Новгороде.

Еще в 1264 году первый тверской князь Ярослав Ярославич, брат Александра Нев­ского, получив ярлык на великое влади­мирское княжение, занял и новгородский стол. По договору с Новгородом, который, конечно, пытался как-то ограничить власть Ярослава, он, тем не менее, полу­чал в распоряжение половину волостей в Заволочье, в которых мог держать своего тивуна и «дар от тех волостей имати». Но аппетиты Ярослава явно пошли дальше, и два года спустя в Новгороде вспыхивает мятеж. Новгородцы изгоняют Ярослава, поставив ему в вину то, что он поотнимал земли и "поимал еси серебро на Микифо­ре Манущиници, и на Романе Болдыжеви­ци, и на Фарфорломеи, а иное, чему выво­дишь от нас иноземца, которые у нас жи­вут, а того много вины его" (НПЛ, с. 319). За этим разразилась война, и лишь пору­чительство митрополита Кирилла и отказ Ярослава от своих «достижений» позволили ему снова без крови занять княжий стол в Новгороде, на котором он оставал­ся вплоть до самой своей смерти в 1272 го­ду. Здесь нет возможности подробно оста­навливаться на этих сюжетах, но отметим, что о Москве тогда еще не было и ре­чи, ведь последние годы жизни Ярослав нянчился с малолетним племянником Да­ниилом (будущим первым московским князем), которому было 2 года, когда умер его отец Александр Невский. Ярослав за­ботливо управлял его московским уделом, сохраняя его для любимого «племяша», не подозревая, кого растит.

С Ярослава пошла традиция, которую ста­ли поддерживать и монголы, что великий князь держит и новгородский стол. Это значит, что он получал и Заволочье.

Наследовавшие великокняжеский пре­стол переяславский князь Дмитрий и за­ тем князь городецкий Андрей (сыновья Невского) старались крепко держать се­ верные владения в своих руках. При Анд­рее Александровиче впервые появляется особый тип грамот, указная грамота на Двину о великокняжеских ватагах. Князь, таким образом, подчеркивает неограниченность своей власти (он управляет се­верными владениями, давая указания). Князь Андрей снаряжает на Север ватаги сокольников и данщиков на Мезень, Пи­негу, Печору и Кольский полуостров. Но поскольку почти все это время беспрес­танно шли войны Новгорода с великими князьями, а также между ними самими, тверской князь Святослав Ярославович продолжал играть важную роль в судьбе северных земель. Святослав совершил по­ход на Север, захватил Вологду и с бога­той добычей возвратился в Тверь.

Московский князь Иван Данилович был свидетелем того, с каким необычайным ожесточением пошла борьба за Север с первых лет XIV столетия. Это все шло уже на его глазах. Тогда борьба разверну­лась между Тверью, Москвой, ну и, конеч­но, Новгородом.

После смерти Андрея Александровича в 1305 году великим князем Владимирским стал Михаил Тверской. Михаил, конечно, сразу же постарался занять позиции в Новгороде. Но встретил ожесточенное сопротивление новгородцев, подогревае­мых москвичами. Михаилу пришлось по­обещать новгородцам, что он не будет слать в Заволочье «своих мужей», будет продавать им всю свою заволочскую дань и уберет своего тиуна в Вологде. После этого они приняли Михаила в Новгороде. Юрию Даниловичу оставалось кусать локти и ждать момента для ответного уда­ра. И он настал! Михаил, получив княже­ние в Новгороде, конечно, начал нару­шать условия договора, вновь прибирая Заволочье к рукам.

В 1312 году умер хан Тохта, и Михаил по­ехал в Орду за ярлыком от нового хана, а Юрий был принят Новгородом в качест­ве князя. Вернувшись из Орды, Михаил расправился с Новгородом и Юрия отту­да выбил. Но в 1316 году, поддерживае­мые московским князем, новгородцы снова восстали. Новый поход Михаила был не очень удачен: князь не решился брать город штурмом.

Тем временем Юрий в 1317 году, жена­тый на сестре хана Узбека, вернулся; он вел большое татарское войско, чтобы ударить по Тверскому княжеству. Но в битве, которая состоялась возле Твери, Михал одержал победу. Юрий бежал в Новгород, тверчанами были захвачены брат князя Юрия и его жена Кончака, ко­торая, к несчастью, вскоре в Твери умер­ла. Оба князя в 1318 году были вызваны в Орду. Там Михаила убили.

После этого Юрий получил ярлык на ве­ликое княжение и стол в Новгороде и просто «не вылезал» из новгородских владений. Там его и застало известие 1322 года о том, что хан ярлык на вели­кое княжение возвратил в Тверь Дмит­рию (сыну Михаила), а самого Юрия вызвал в Орду. В ханской ставке в ноябре 1324 года Юрий был убит Дмитрием.

Обращу внимание: в Орду, навстречу сво­ей смерти, Юрий Данилович отправился прямо с Двины, куда он как князь Велико­го Новгорода совершил поход в начале 1324 года. За год до этого устюжане огра­били ходившую в Югру новгородскую ва­тагу. В ответ на это Юрий с новгородской дружиной пошел в Заволочье, «взяша Ус­тьюг на щит, и приидоша на Двину» (НПЛ, с. 339). Здесь его догнали послы от ростовских князей, которые согласились на мир по старой пошлине. И новгородцы пошли домой, а Юрий — в Орду по Каме и Волге. Возможно, Дмитрий убил Юрия, не только желая отомстить за убийство от­ца, но и потому, что узнал, что Юрий при­шел из Заволочья с богатой добычей, предназначенной для подношения хану. За этими событиями, как мы помним, по­следовало короткое княжение Александра Михайловича и страшная кровавая баня в Твери, учиненная Калитой.

Получив власть страшной ценой, огром­ным напряжением и кровью, Иван Дани­лович должен был понимать: это был его шанс (может быть, единственный) воз­высить Москву и оставить верховенство за ней. Именно контроль над этими ре­сурсами давал реальную власть, состав­ляя основные объемы финансовых по­ступлений великого князя. О том, насколько значительны были эти поступле­ния, мы можем судить хотя бы по тому, что в 1316 году Михаил Тверской после нескольких лет «разратья, которое ся учинило промежи князя и Новагорода», наложил на Новгород контрибуцию в размере 12 тысяч гривен серебра! Для сравнения: выплаты со всей Руси монго­лам даже в конце XIV века составляли 5320 рублей. Но рубль — это половина гривны ("разрубленная гривна»}, то есть Михаил требовал с Новгорода своеобраз­ную компенсацию в размере 24 тысяч рублей! И эта сумма не была воспринята как невозможная. Новгород соглашался ее выплатить, хотя и в несколько при­емов.

Надо полагать, эти заволочские финан­совые потоки все же не были учтены мон­голами, оставались неподконтрольными им. Монголы, передавая ярлык на вели­кое княжение владимирское, не претен­довали на эти ресурсы, не строили во­круг них своей игры. Это и создавало возможность игры московских князей. Итак, Калите нужно было найти способ, как оставить эти финансовые потоки за собой. Но у него было не так много времени. Он должен был знать, что спустя какое-то время ярлык на великое княже­ние у него непременно отнимут, особен­но, если увидят, что он усилился. И тогда он вновь потеряет все. Он должен был извлечь уроки из проигрыша Твери, ко­торая надолго увязла в противоречиях и войне с Новгородом, на стороне которо­го была Москва. Но теперь они все были против Москвы! И это значило, Москве был нужен новый сильный союзник!

И еще, чтобы реально использовать Заво­лочье, ему нужно было решить две задачи:

1. Обеспечить стабильный доступ к зем­лям Заволочья.

2. Найти пути и рынки сбыта северных товаров.

 По обоим этим вопросам у Калиты были большие проблемы, его позиции на мо­мент занятия великокняжеского престо­ла были слабее тверских.

Доступ к северным землям поначалу вы­глядел для Москвы очень трудной зада­чей. Москва располагалась в южной час­ти Северо-Восточной Руси, ее путь на Се­вер был закрыт землями Тверского и Ростовского княжеств. К тому же Калита получил не все великое княженье, а лишь половину (Новгород и Кострому). Вто­рая часть (Владимир и Поволжье) были отданы ханом суздальскому князю Александру Васильевичу, тогда как Тверь обла­дала относительной близостью к землям Севера. Не случайно созданное в те годы «Похвальное слово князю Александру Тверскому» утверждало, что он владел «всею страною до моря Варяжского и па­ки Новымградом Нижним и до предел Измаилтескых и въсточными странами обонъпол Устюга до рек Угорских даже и до моря Печорского» (ПСРД т. 15, с. 465). Удивительные строчки! Тверские князья считали себя князьями Всея Руси! Обра­тим внимание, весь Север до Печоры упоминается здесь как собственность тверского князя.

Эти строчки должны были заставлять Ивана скрежетать зубами. Земли Твери представляли собой широкую полосу вдоль всей Волги от верховий до ростов­ского Углича. Это был клин между Новго­родом и ростовскими землями, вбитый по направлению с юго-запада на северо-восток. К тому же в 1316 году Михаил «повоевал» Углич. Отсюда было рукой подать до Заволжья и верховий рек, теку­щих на север, приводивших к Вологде и Белозеру. А здесь у тверского князя, его семьи и бояр были свои земли. Калита не мог не помнить, что Юрий от имени Новгорода, заключая в 1317 году договор с Михаилом, подтвердил, что граница Тверского княжества проходила по Во­логде: «Такоже князю Михаилу в Вологде по старому рубежю рубежь дати».

Калите нужно было для начала обойти Тверь и при этом поставить заслон на пу­ти этого тверского «клина». Иван отпра­вил своего посадника в Новгород, но он знал, что теперь Новгороду он не союз­ник, а самый явный противник. Он ре­шил обойти Тверь через ростовские зем­ли, оттолкнувшись от Костромы, кото­рой владел. В 1328 году, едва только разо­рив Тверь, Иван Данилович с войсками, которые ему были даны для преследова­ния князя Александра Тверского, не по­шел в Псков, где скрылся Александр, а на­правился на север. Псковская летопись сообщает, что татары и москвичи «подъя­ша (разорили) всю область Новго­родцкую от Белаозера и от Заволочия», пройдя туда через Ростов, «заодно» подвергнув тяжелому разорению и его земли. Так Калита обрубал «тверские корешки» на Севере, рушил связи, которые Тверью устанавливались больше тридцати лет.

В 1331 году Иван просто «выбил» из Нов­города дополнительный платеж «закам­ским серебром» и таким образом добился согласия хана Узбека на передачу ему все­го Владимирского княжения. Более того, тогда же он получил Стретенскую поло­вину Ростова.

А вскоре он загадочным образом овладел еще рядом стратегических точек, ведущих на север: Галичем, Угличем и Белозером. Началось с того, что он выдал своих доче­рей за ростовского, белозерского и ярославского князей, создав таким образом «родственную» зависимость этих терри­торий от себя. А потом каким-то образом «прикупил» Углич, Галич и Белозеро. Во­прос об этих «куплях» Калиты стал пред­метом очень острой научной дискуссии, не утихавшей длительное время. Об этом писали наши лучшие историки: Н. Карам­зин, С. Соловьев, Б. Чичерин, А. Пресня­ков, М. Любавский, Л. Черепнин и другие. Вокруг этого вопроса было сломано нема­ло научных копий, но как-то осталось невыясненным: зачем, собственно, Кали­та делал эти покупки, почему он купил именно эти территории? Но если посмот­реть на это в разрезе борьбы Москвы с Тверью за выход к северу, то ответ кажет­ся очевидным: не совершая больших тер­риториальных захватов (то есть не вызы­вая опасений татар в своем значительном усилении), Калита смог получить свой «коридор» на север. Это была цепь «опор­ных точек», но этого было достаточно, чтобы противопоставить тверской «оси», смотревшей на северо-восток, свой «кор­дон», который шел с юто-востока на севе­ро-запад. И Тверь в него упиралась. Те­перь Москве выход на север был досту­пен, а Твери закрыт!

Но пробиться на север — это было только полдела. Надо было еще найти, куда сбы­вать «мягкую рухлядь» и прочие север­ные товары. Тверь, к слову сказать, эту проблему по-настоящему так и не реши­ла. Тверские князья пытались перетянуть из Новгорода на себя торговлю с ганзейскими и прибалтийскими городами, но Новгород, конечно, не дал. Более того, Новгород в иных договорах, когда мог, «требовал», чтобы тверской князь прода­вал ему свою дань. Цену при этом назна­чали, конечно, новгородцы.

Москве нужен был свой рынок, чтобы он был стабильным и независимым от ее конкурентов. Чтобы она смогла на нем выигрывать и получать хорошие цены. Была возможность пробиваться на вос­точные рынки вниз по Волге: на рынки Сарая, Булгара или дальше. И московские купцы, конечно, туда ездили. Но, ду­мается, что Калите на первых порах не хотелось привлекать внимание татар к росту своих богатств, к тому, что в его го­роде стала серьезно расти торговля.

Поэтому самым удачным для Москвы во всех смыслах было направление на юг, на итальянские колонии в Крыму. Это был большой и активно развивавшийся ры­нок, тесно связанный с другими рынка­ми, как европейскими, так и азиатскими. Меха в Причерноморье стали очень хо­довым товаром еще в XIIIвеке. Скорее всего, устанавливать контакты с города­ми-колониями Крыма начали еще тверичане задолго до Калиты.

Надо полагать, что Иван Данилович не сразу пришел к мысли о возможности привлечения итальянцев. Сохранилась его указная грамота на Двину (без даты, но, скорее всего, относящаяся к первым годам его княжения), в которой он пожа­ловал Печору Михаилу (надо полагать, своему боярину), поручив ему же соби­рать пошлины на Печоре.

Но думается, что чем больше мехов долж­но было поступать с севера, тем острее вставал вопрос о сбыте и возрастал инте­рес к Крыму и к привлечению крымских торговцев в Москву. А также к созданию условий, при которых этот рынок был бы связан только с Москвой. И князь дол­жен был понимать, что отпущенное ему время было очень ограничено. В конеч­ном итоге Иван Калита сформулировал предложение, от которого нельзя было отказаться: он предложил Матфею Фря­зину (о котором я упоминал выше) в кормление одну из самых богатых своих провинций, Печору, на условиях уплаты князю половины прибыли.

Мы не знаем, в каком году итальянцы от­крыли свою «концессию», но, думается, выигрыш князь почувствовал довольно быстро. Итальянцы стали сами собирать дань на севере, сами организовывали ее доставку до берегов Черного моря и ее продажу и выплачивали князю положен­ное. Впрочем, выиграл не только князь. Началось быстрое развитие московский торговли, и уже к середине XIV века в Москве сформировалась корпорация торговых гостей «сурожан», состоявшая как из иностранцев (итальянцев, гре­ков), так и из русских. Они вели широкую торговлю с городами Причерномо­рья, продавая там русские меха и приво­зя на Русь предметы роскоши, вина, бума­гу, различную утварь. У них вскоре появилась своя собственная церковь, стоявшая на границе Китай-города. Ака­демик М.Н. Тихомиров отметил, что тор­говля с Причерноморьем в XIV веке была основной, «определяющей торговое зна­чение Москвы». Остальные направления стали развиваться позднее. Это повлекло за собой безусловное развитие ремесел и московских посадов.

Вслед за этим в Москве появляется еще одна корпорация, носившая название суконщиков, торговавших с Западом (че­рез Новгород, Литву, Прибалтику). Но сурожане, или гости, как они еще назывались, останутся главной и самой влия­тельной прослойкой купечества, ее верхушкой, занимающей исключительно привилегированное положение в рус­ском обществе.

Близость корпорации гостей к двору Ка­литы и его наследников показывает, что их отношения носили особый, довери­тельный характер, и, видимо, в том чис­ле и итальянцы выполняли особые пору­чения великого князя. Мы можем назвать некоторые из них. Отправляясь на Кули­кову битву, Донской взял с собой 10 гос­тей сурожан. «Поят же тогда князь вели­ки с собой десять мужей Сурожан гостей, видениа ради; аще что Бог случит, имут поведати в далних землях, яко сходници суть з земли на землюи знаеми всеми и в Ордах, и в Фрязех» (ПСРЛ, т. 11, с. 54).

Но близкие и доверительные отношения Москвы строились не с итальянскими купцами, а именно с генуэзцами, только с ними. Уровень доверительности был та­ков, что, например, кандидат в митропо­литы Пимен спокойно под расписку за­нял «у фряз» в Константинополе почти 2000 рублей.

Можно предположить, что особые отно­шения с корпорацией сурожан строи­лись на том, что она была определенным образом организована. Есть немало осно­ваний предполагать, что в дальних поезд­ках на Крайний Север участвовала целая группа гостей-сурожан, как итальянцев, так и русских, которые представляли из себя объединение военного или полуво­енного типа. В принципе это логично, ведь в то время торговля была связана с дальними и опасными поездками и тре­бовала владения оружием не меньше, чем умения торговать. Купцы торговали в ос­новном дорогими товарами, значит, воз­никала необходимость их охранять, что сближало такую купеческую организа­цию с боярскими отрядами.

Восприятие купеческой организации как полувоенной, несущей «службу», способствовало тому, что ее верхушка могла пе­рейти в разряд боярства и затем полу­чить за свою службу земельное пожалова­ние от князя. И мы знаем несколько имен гостей, кому удалось этого добиться, стать «гостем и боярином великого кня­зя» одновременно. Это Некомат. Это Сте­пан Ховра, Матфей и Андрей Фрязины. Мы знаем, что они и другие гости получа­ли во владение землю, что нашло отраже­ние и в названии ряда населенных пунк­тов. Например, так возникла деревня Фрязино под Москвой (теперь город Московской области), деревня Фрязино­во под Вологдой (сейчас район г. Волог­ды), деревня Сурожик, упомянутая в заве­щании Калиты.

Так возникла боярская фамилия Фрязины, представитель которой в начале XV века был княжеским волостелем в Заволочье. Сурожане, видимо, отличались не только военной организацией, но и хорошим вооружением. «Задонщина», рисуя битву русских с татарами, упоминает шеломы черкасские, байданы бесерменские, кин­жалы и колчары фрязские.

По словам И.Е. Забелина, в Москве в XIV веке жили не только итальянские купцы, но и была колония мастеров-ремесленни­ков (Указ. соч., с. 88). Например, до нас дошли сведения о замечательном мастере Борисе из Рима, который отлил серию ко­локолов как для московского Кремля, так и для собора Святой Софии в Новгороде. Считается, что Борис возглавлял и обу­чил целую группу колокольных литцов, живших в Москве, обслуживавших вели­кокняжеский и митрополичий дворы.

Словом, появление корпорации итальян­ских гостей в Москве имело целый ряд серьезных позитивных последствий.

Но, как мы помним, в 1356 году это вызва­ло крайнее неудовольствие хана, кото­рый, видимо, узнал о характере и послед­ствиях сотрудничества итальянцев с мос­ковским князем. Мы не знаем, чем закон­чился поход Ирынчея на сурожан в Москве в 1356 году. Но на следующий год летопись сообщает, что вновь пришел по­сол силен (с войском) и «велика бысть ис­тома князем русским» (то есть тяжело им пришлось). В Орде узнали о росте сил Москвы и испугались того, что узнали.

В 1360 году, спустя три года после смерти Ивана Ивановича, ярлык на великое кня­жение получает не юный московский князь, а нижегородско-суздальский Дмит­рий Константинович. Но Москва, собрав войско, смогла заставить нижегородского князя ретироваться. Тогда же хан отнял у Москвы его «купли» — Галич, Углич и Бело­зеро. Но и это будет через пару лет восста­новлено (более того, в большем объеме).

В 1371 хан решит отдать ярлык на вели­кое княжение тверскому князю Михаилу Александровичу. Но Москва окажет это­му жесткое сопротивление, и закрепить­ся на великом княжении Михаил не смо­жет. И после ожесточенной борьбы в 1373 году Москва заставит Тверь подписать мир, по которому за московским князем останется великое княжение.

Это была победа. Могущество было со­здано.