Оглавление:
Семинар
-
«Третий сектор»
-
Гражданское образование и перспективы его развития
-
Состояние и перспективы гражданского общества
-
Публичная политика и гражданское общество
-
О философии гражданского образования
-
*
Тема номера
-
Реформа федеративных отношений и местное самоуправление
-
Бизнес и политика
-
Военные организации России и проблема их трансформации
-
Как работает британское правительство
ХХI век: вызовы и угрозы
Концепция
Дискуссия
Наш анонс
-
Блэр Рубл. Стратегия большого города. Перевод с английского: Марк Дадян.
-
Андрей Никитин. Пермь — родина российского либерализма.
Свобода и культура
Новые практики и институты
Личный опыт
Идеи и понятия
Горизонты понимания
Nota bene
№ 30 (3) 2004
Терроризм и демократия

Терроризм и демократия — предмет глубочайшей озабоченности и для Британии, и для России, и для всего мира. Как демократия может сохранить себя, то есть остаться демократией и при этом победить такое несомненное зло, как терроризм? Сейчас, будучи частным лицом, а не министром*, я могу говорить об этом свободнее, чем раньше.
Что значит «террор» или «терроризм»? Наши лидеры все время говорят о «войне против терроризма» (не очень удачный, на мой взгляд, термин). Большинство моих соотечественников при слове «терроризм» представляют себе прячущегося в афганских или пакистанских пещерах бородатого мужчину по имени Осама бен Ладен. Тогда как гораздо важнее, по моему мнению, пирамида власти, посредством которой этот самый бородач из пещеры управляет кошмарными событиями по всему миру. Конечно, было бы намного проще, если бы действительно существовала обычная пирамида власти, с которой можно иметь дело. Однако на самом деле мы видим нечто, напоминающее птичьи перелеты. Кто знает, почему птицы летают на такие большие расстояния по тем или иным маршрутам?
На мой взгляд, это явление — результат, прежде всего идейных споров и разногласий внутри самого ислама, которые и привели к серии террористических актов по всему миру — от Филиппин до Бирмингема. И начались они задолго до 11 сентября 2001 года. Так какова же их природа? Почему одни мусульмане воспринимают сегодня Запад как источник знаний и модернизации, а для других это по-прежнему враждебная сила, в борьбе с которой допустимы любые средства, включая убийства и самоубийства? Дискуссии на эту тему ведутся не первый год, например, в Турции, и там пришли к выводу, что Турция должна не противостоять Западу, но включаться в него. Но дискуссии продолжаются и в этой стране, которая наиболее модернизирована и вестернизирована и хочет вступить в Европейский союз.
Существует и другое, более простое объяснение этого явления. В прессе нередко можно встретить утверждение о том, что причина современного терроризма вовсе не в исламских разногласиях, а в бедности. Что именно бедность толкает людей к терроризму и порождает симпатию к террористам. Мне же это напоминает старый спор о природе революций, о которых в свое время Алексис де Токвиль справедливо заметил, что они происходят не от бедности и совершаются руками не самых бедных.
Действительно, Французская революция, как известно, началась во время экономического расцвета. Революция в России тоже произошла не до, а после отмены крепостного права. Шах Ирана был свергнут не до, а после того, как поднял уровень жизни большинства иранцев.
Поэтому, скажем, мне лично было бы более понятно, если источником терроризма была Африка — самый бедный континент мира. Но это не так. В Британии тоже живет немало бедных мусульман, прибывших из таких отсталых стран, как Бангладеш. Но почему-то и их терроризм не привлекает. Конечно, безработица может поставлять террористам кадры, но и она не является его причиной. Не говоря уже об экономической помощи бедным странам, которая тоже его не останавливает. Причина терроризма явно в другом.
Как же мы, то есть наши правительства и мы сами, можем и должны в таком случае отвечать на террористический вызов? Учитывая, что Британии и России он уже брошен.
Ясно, что для защиты граждан от насилия существуют органы правопорядка: разведка, полиция, армия, и они обязаны учиться противодействовать этой угрозе. Прежде всего, внутри страны. Но при возникновении новой угрозы они добиваются часто новых полномочий, и это создает проблемы, особенно для людей, живущих в демократических странах и подозрительно воспринимающих любые попытки правоохранительных органов получить дополнительную власть.
Сошлюсь в этой связи на свой собственный опыт. Когда я был министром по делам Северной Ирландии и министром внутренних дел, я, естественно, стремился к соблюдению баланса между усилиями министерства по охране общества от террористов и обеспечением прав граждан. Поскольку понимал, что общество не выражает большого энтузиазма в отношении расширения полномочий силовых структур. Наиболее подозрительно к этому всегда относились в палате лордов. Приведу три примера.
Первый — самый простой, эстетического характера. В Лондоне несколько лет назад возле здания парламента были установлены уродливые бетонные блоки, которые не позволяют прорваться к нему какому-нибудь самоубийце на грузовике, начиненном взрывчаткой. Нет сомнений, что это была необходимая мера. Но проблема в том, что она портит внешний вид здания и парламентарии на это реагировали.
Или, скажем, одно из самых знаменитых мест Лондона — маленькая улица под названием Даунинг-стрит, где живет премьер-министр. Когда я был школьником, Даунинг-стрит была открыта для публики; по ней можно было гулять сколько угодно в нескольких ярдах от дома премьер-министра, никто никогда не спрашивал ваше имя и не проверял у вас документы. Сейчас эта улица блокирована, закрыта воротами, охраняемыми полицией.
Второй пример, или проблема. Сегодня любой иностранный гражданин, подозреваемый в причастности к терроризму, может быть в Британии задержан без решения суда и немедленно выслан, либо заключен под арест на неопределенное время — если он не может вернуться в свою страну.
Третий пример. Мой преемник на посту министра внутренних дел внес в парламент предложение о введении идентификационных карт, включающих полную информацию о каждом гражданине. Предстояло выяснить, насколько быстро эти карты можно сделать обязательными, и каким образом убедить людей, чтобы они постоянно носили их с собой. В нашей стране уже был такой опыт — такие карты вводились во время Второй мировой войны. Но после войны их отменили, и страна вернулась к нормальной жизни, когда никакой полисмен не имеет права задавать вам вопросы о вашей личности. Возможно, требование вновь ввести идентификационные карты, продиктованное борьбой с терроризмом, правильное, но министр не смог убедить в этом парламент.
Все эти примеры показывают, почему возникает напряжение между потребностью общества в охране порядка в условиях борьбы с террористами и соблюдением гражданских прав человека. Потому что мы не должны — и, на мой взгляд, это главное — позволить террористам запугать нас.
Не так давно я был в Кении — демократической африканской стране, находящейся в состоянии войны. И видел, что ситуация в ней сильно изменилась не столько из-за террористов, предпринявших две атаки (в Найроби и Момбасе), сколько из-за реакции западных стран, резко сокративших в результате поток туристов. Возможно, я ошибаюсь, но вывод и в данном случае напрашивается сам собой: существенны не столько действия «Аль-Каиды», сколько то, как мы реагируем на эти действия. И считаю, что наше Министерство иностранных дел поторопилось с рекомендацией британским гражданам воздержаться от визитов в Кению, с приостановлением деятельности консульств в этой стране, с отменой авиационных рейсов и т.п. Такими шагами мы явно помогаем террористам достичь одну из главных своих целей: ослабить или разрушить связи хрупких демократий со странами Запада.
Любая страна имеет право на защиту от терроризма или иных насильственных действий, о чем ясно сказано в 51-й статье Хартии Объединенных Наций. И это право распространяется на дружественные нам страны. Именно поэтому, когда я был министром иностранных дел, британцы приняли участие в освобождении Кувейта, подвергшегося агрессии со стороны Саддама Хусейна. Поскольку Кувейт обратился за помощью, его право на самооборону перешло к нам, и мы должны были оградить его от агрессии. Как и в случае с Афганистаном, когда вместе с союзниками мы нанесли удар по талибам, поскольку они, не скрываясь, давали убежище лидерам «Аль-Каиды», включая Осаму бен Ладена, — тем, кто планировал атаки 11 сентября.
Допустимо ли вести переговоры с террористами? Инстинктивно наши лидеры склонны обычно отвечать «нет», и этот инстинкт, на мой взгляд, оправдан. Когда кто-то вместо политических методов использует методы террора, он тем самым лишает себя права быть участником переговоров. Но в действительности не все так просто. Премьер-министр Маргарет Тэтчер тоже была страстным противником каких бы то ни было переговоров с террористами. Однако в процессе ближневосточного урегулирования перед ней как-то встал вопрос о встрече в том числе и с Ясиром Арафатом, возглавлявшим организацию, влияние которой распространялось на все арабские страны. А она этого не хотела. И обсуждала тогда со мной сложную для нее интеллектуальную проблему, с которой столкнулась. Она не могла встретиться с Арафатом, как виновником организации ряда террористических актов, но при этом регулярно общалась с двумя другими людьми, которые также ранее были террористами: премьер-министром Израиля М. Бегином и президентом Зимбабве Р. Мугабе. Получалось, что террористы получают право быть стороной переговоров, когда приходят к власти, — очень неприятный вывод. Это напоминает строки Джона Хейвуда, жившего во времена Шекспира и Елизаветы I:
Мятеж не может кончиться удачей.
В противном случае его зовут иначе.
Помню также и другой случай, когда в британский кабинет министров поступило послание от Ирландской республиканской армии (ИРА) — террористической организации, воевавшей как против британских вооруженных сил, так и против мирного населения. В послании ИРА говорилось: «Война окончена. Что теперь?». После того как мы установили, что это послание действительно исходит от руководства ИРА, мы отнеслись к нему серьезно. Должны ли мы были отказаться от переговоров с террористами? Мы не отказались, и начался мирный процесс. Его начал Джон Мэйджор и продолжил Тони Блэр. В результате в Северной Ирландии с терроризмом было покончено (хотя, разумеется, там еще достаточно сложных проблем).
Следовательно, подходить догматически к поставленному выше вопросу и заявлять, что недопустимы никакие переговоры с террористами, едва ли оправданно. Если у вас есть серьезные основания считать, что люди, виновные даже в тяжелых преступлениях, хотят прекратить свою деятельность, то имеет все же смысл идти с ними на переговоры. Это сложный вопрос, требующий тщательного обдумывания.
Поэтому согласимся: как вооруженные силы за пределами страны, так и полиция, разведка, суды внутри страны, прежде всего, призваны подавлять, ловить и карать тех, кто виновен в планировании и осуществлении террористических актов. Хотя самого по себе этого, конечно, недостаточно. Не менее важно лишить террористов возможности пополнять свои ряды. Есть страны, население которых страдает от терроризма, но при этом мешает полиции бороться с террористами, укрывая их, либо пополняя их ряды, что вполне объяснимо. Если у кого-то убивают всю семью, то логично ожидать, что он захочет мстить и станет «бойцом сопротивления» или террористом.
Проблема эскалации насилия существовала в прошлом и продолжает существовать, напоминая замкнутый круг: одни применяют силу для разрешения конкретной ситуации, а подвергшиеся насилию люди со своей стороны также прибегают к насилию. Это происходит практически ежедневно на Ближнем Востоке, где палестинские террористы-самоубийцы взрывают магазины и автобусы, убивая ни в чем не повинных израильтян, а те в свою очередь отвечают им тем же. Использование оккупационных методов — с проверками и «зачистками» — заведомо гарантирует в этом случае, что насилие будет продолжаться, как мы видим это теперь и в Ираке.
Для успешного проведения политики, мешающей постоянному пополнению «армии террористов», необходимо, на мой взгляд, серьезное обсуждение этой проблемы с исламским миром — на всех уровнях. Надо показать мусульманам, что мы не крестоносцы и не навязываем им свои взгляды. Но у нас есть ощущение, что исламскому миру также нужны демократия и гражданское общество, чтобы стать современным. И это должно вырастать снизу, основываясь на собственном опыте египтян, иорданцев, марокканцев и других, а не доставляться с Запада на крейсерах и танках путем насильственной смены режима. Как я сказал в самом начале, выражение «война против терроризма» мне не кажется точным. Война предполагает победу, а в борьбе с терроризмом день победы вряд ли настанет. Но у нас есть шанс — если мы будем достаточно умны — добиться постепенного спада террористической активности. Если у террористов будет меньше поддержки, если условия жизни людей будут улучшаться, если будет преодолена фундаментальная враждебность к исламу.
В заключение, возвращаясь к Северной Ирландии, расскажу об отеле «Европа» — главной гостинице Белфаста. Когда в 1984 — 1985 годах, будучи министром, Я приезжал в Белфаст, останавливаться в этом отеле было небезопасно — там все время что-то взрывали. Это был самый взрывоопасный отель в Европе. Теперь же это просто нормальный отель, жить в котором комфортно и приятно. Почти никто не помнит, каким он был 20 лет назад. И это притом что в Северной Ирландии по-прежнему множество проблем. Так что это не славная наша победа; процесс нормализации не завершен и не совершенен. Но ситуация стала гораздо лучше, чем раньше. Почему? Потому что наше правительство, при всем своем несовершенстве, постаралось вникнуть в ирландский вопрос. Мусульманский вопрос, разумеется, гораздо масштабнее и опаснее, но я склоняюсь к тому, что его решение в принципе будет развиваться по сходному сценарию.
Перевод с английского Юрия Тиренко

